Газета День Литературы # 114 (2006 2)

Как славно поздравляют друг друга поэты: одой, сонетом, вдохновенным посвящением: "Мой первый друг, мой друг бесценный…" Как пристойно приветствуют друг друга прозаики, глубоко и осмысленно: "Милостивый государь…" и т.д.

А критика так и подмывает даже в юбилей товарища начать с какой-нибудь каверзы, с собственно критического — таков закон жанра.

Не будучи по своей природе "школой злословия", одновременно при абсолютной противоположности нашей с Владимиром Бондаренко творческой природы, я хотела бы поздравить его не столько с очередным юбилеем, сколько с тем:

что "посетил сей мир в его минуты роковые" — и это уже не умозрение, а судьба;

что ему, Владимиру Бондаренко, достались самые уникальные друзья — учителя и герои его книг.

Я хотела бы вспомнить всё ab ovo — то трогательное, худое, как сказал бы классик Личутин, пальтецо, в котором увидела его впервые на совещании молодых критиков. Его первую статью о Николае Рубцове, которую он принёс в "Литературную учёбу", и которую я защищала от строгой критики любимого нами Александра Михайлова.

Я помню (интересно, помнит ли Володя?) его совершенно детское волнение на Съезде русской молодёжи в Натуа под Брюсселем в 1989 году — перед выступлением. Мне пришлось принести ему валокардин и посоветовать: "Начни с "Христос Воскресе!" — и всё будет хорошо".

Я помню всё хорошее, тёплое, трепетное, человеческое. И это важнее любой литературной памяти.

Видимо, потому, что критика во мне меньше, чем хотелось бы Владимиру Бондаренко. Он, кстати, время от времени забрасывает камешки (не тяжёлые, правда) в мои 6 соток — мало, мол, пишешь, подруга.

И это верно. Каждому своё.

Не всякому дано (и с этим я тоже поздравляю Владимира Бондаренко) ворочать в исследованиях поколениями — сорокалетних! Неопознанными политическими литературными группами — di pi! Не всякому дано стягивать вместе под своды русской литературы противоположные фигуры: Юрий Кузнецов — Иосиф Бродский, Станислав Куняев — Владимир Высоцкий…

А ему даётся. Удаётся ли! Конечно, не всё. Однако именно Владимир Бондаренко добивается в себе критика "без догмата".

Кажется, что даётся всё это Бондаренко легко: литературные передовицы сразу в двух газетах, книги как из рога изобилия, путевые заметки из Италии… Иногда так и хочется сказать ему как бы в духе жанра, из Поля Валери: "Нужно быть лёгким, как птица, а не как перо". Но именно в этот момент Владимир Бондаренко приготовит интервью с Юрием Кузнецовым по поводу его поэм о Христе — глубоко и тонко — глубже пока не читала.

Манифестный лозунг Володи "Живи опасно!" порадовал меня молодостью и сердечной энергией, заложенной в него.

Ну что же, дорогой друг, живи опасно, коль по-другому не можешь! Но только обязательно долго живи! Долго-долго!

Твоя малопишущая

Лариса Баранова-Гонченко

Владимир Бондаренко — один из наиболее значительных современных критиков. При этом в русской культуре конца ХХ-начала ХХI века — он наиболее противоречивое и пока еще не осмысленное нами явление. Он всегда горяч, слова его никогда не знают штиля, но в его творчестве, как в беспристрастном зеркале, отразилась вся сегодняшняя многоликая Россия. Писатели, которые никогда бы не поняли друг друга, становятся героями его литературной публицистики, одинаково для него внятными, одинаково достойными его сочувствия и понимания. Вот и я иной раз поругиваю Владимира Григорьевича за эту его, многих раздражающую, эстетическую всеядность, а иной раз, читая бондаренковские книги, вдруг принимаю созданную критиком реальность с какою-то счастливой грустью: экий же Ноев ковчег получается у него из текущей литературы! И кажется мне "золотым веком" та пора, когда "либерал" Маканин и "правый" Личутин давали мне рекомендации в Союз писателей, когда и я сам в этих писателях различал лишь одинаково для меня значительных, одинаково заражающих меня своей творческой энергией художников.

Да, мы живем в мире отражений. Литература, с одной стороны, и Белинский, Страхов, Писарев, Лобанов, Кожинов, с другой, — это лишь системы отражений. Системы национальные, личностные или политически актуализированные. Порою отражения вдруг влияют на саму реальность, вечно смутную, вечно непроницаемую, преобразовывают ее, становятся для нас её мнимо ясной или даже действительно ясной сутью. Потому-то столь часто обнаруживаем мы себя живущими в разных мирах. Сколько отражений, столько и миров внутри мира единого и, как хотелось бы надеяться, все еще мира единосущного. А Владимир Бондаренко пытается нанизать рассыпавшиеся по вселенной бусы на единую нитку. В то время как другие критики собирают только частицы, способные притягиваться одна к другой.

В чьём опыте больше не только житейской пользы, но и таинственной правоты? Что в мире никогда не повторится, если в том Ноевом ковчеге, в котором сегодня культура и литература спасаются от "всемирного потопа", кому-то места не найдется?