Газета День Литературы # 119 (2006 7)

Я мог бы, конечно, подумать, что в этом подмигивании нет никакого смысла, но может быть, важность сообщения как раз в том, что оно ничего не значит.

Чудес не бывает. Бог говорит это, говорит это ненасытному человеческому созданию,— мне.

Но чего тогда ещё искать? — спрашиваю я его.

Вокруг молчание, снег падает беззвучно. Я покорен этим покоем. Так же мирно должно быть в раю…"

И так на протяжении всех 800 страниц, с этнографическими исследованиями жизни малых народов Китая, с полумифическими записями старожилов, народными песнями тибетцев, странными зыбкими притчами. Я подумал: жаль, у нас не запрещают Виктора Пелевина, тогда он вполне смог бы стать новым нобелевским лауреатом. Уверен, его полумифическая зыбкость ничем не хуже.

И на самом деле, именно эти полузапреты и создают иным китайским авторам столь необходимую известность на Западе. Почему полузапреты? Потому что в Гонконге Гао Синьцзянь обильно печатается, а Гонконг — это же часть нынешнего Китая. Да и тайваньские книжки легко ввозятся в любой Шанхай или Далян.

Пройдет несколько лет, придут к власти молодые сильные державные технократы. Отменят все эти остатки запретов, и не будет уже никаких новых Нобелевских премий по китайской литературе. Ибо Нобеля дают лишь по политическим или экзотическим мотивам: для того, например, чтобы отметить экзотичность литературы народов Карибских островов, для того, чтобы поощрить извращенческие тенденции в современной литературе самого запада, или же политическим диссидентам в странах, пока ещё не подчинившимся мировому глобализму. Скажем, из наших русских лауреатов не эмигрантом был только Михаил Шолохов, но и там было мощное политическое давление советских властей. А вот Набоков никем не преследовался, ему и не дали.

Мне лично Гао Синьцзянь интересен, но совсем не за политику, которой по нашим меркам, в его книгах и вовсе нет. Этакий традиционный китайский экзистенциалист, погруженный в самого себя и в наблюдение за окружающей жизнью. Вот характерный отрывок из его нобелевской лекции:

"Писателю лучше всего выступать в качестве свидетеля и как можно точнее описывать истину. Я отнюдь не хочу сказать, что литература равняется простому описанию действительности. Мы должны понять, что показания свидетелей в описании действительности дают очень немного, тогда как мотивы, стоящие за поступками и событиями, чаще всего остаются тайными. Но когда литература соприкасается с истиной, она может, ни о чём не умалчивая, показать, что сокрыто в сердце человека, и проследить за событиями, вследствие этого произошедшими. Вот какой силой обладает литература при условии, что писатель раскрывает истину о бытии человека, ничего не придумывая от себя.

Способность писателя ясно различать истину определяет качество его произведений. Эту способность не заменишь игрой языка или какими-то ловкими стилистическими приемами… С помощью семантических теорий не решить, что такое истина, как поступает иная литературная критика, связанная с определенной идеологией, принципы и догмы которой не имеют отношения к созидательной литературе…"

Так это же наш манифест "сорокалетних" начала восьмидесятых годов. Амбивалентная наблюдательная проза. Под ним подпишется и Владимир Личутин, и Руслан Киреев, и Анатолий Ким….

"Для писателя отношения истины и литературы являются этическим проявлением, литературной этикой высочайшего достоинства. Когда писатель, строго относящийся к творчеству, берется за перо, даже его литературная фантазия исходит из того, что он должен передать истинную картину человеческой жизни… Литература пишется для живущих и несет в себе подтверждение того настоящего, в котором они живут. Именно это вечное настоящее, это подтверждение жизни отдельного человека и предоставляет литературе неоспоримое право на существование, если вообще нужно доказывать права этой огромной, заключенной в самой себе реальности.

Только тогда, когда человек пишет, не думая о заработке, или когда он находит радость в своем писании, не думая, зачем и для кого он пишет, его письмо выступает как абсолютная необходимость — в этот момент и рождается литература… То, что литературное творчество стало считаться профессией, есть плачевный результат распределения труда в современном обществе. Писатель пожинает его горькие плоды.

Это прежде всего относится к нашему времени, когда рыночная экономика господствует настолько, что даже книга становится исключительно товаром… Свобода писать не дается писателю даром и её нельзя купить. Она отвечает внутренней потребности самого писателя. Такова цена свободы.

Вместо разговоров о том, что Будда живет в твоем сердце, лучше сказать, что там живет свобода. От тебя самого зависит, как ты эту свободу употребишь. Если ты готов её на что-то обменять, то она улетает как птица, ибо таков её дух…"

Разве не так наши либералы променяли свою свободу на рыночные льготы? И, к примеру, талантливый свободный драматург советских времен Эдвард Радзинский стал всего лишь коммерческим изготовителем литературного продукта. И улетела его творческая свобода как птица.