Газета День Литературы # 121 (2006 9)

Может быть, так же когда-то пытался спасти католическую Церковь от лжи и жажды наживы, от продажи индульгенций и праздной сытости Лютер? И, может быть, пойди история по-другому, был бы Лев Николаевич Толстой новым русским религиозным реформатором? Об этом пишет в своей интереснейшей работе "Толстой и Церковь" питерский философ и историк Сергей Сурин. Там же он задается вопросом, а не поступил ли таким же образом с фарисеями и саддукеями и сам Иисус Христос? "Змии, порождения ехиднины! Как убежите вы от осуждения в геенну?" (Матфей 23,33). "Ваш отец – Диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего…" (Иоанн 8,44). Сергей Сурин задаётся вопросом: "А что, если поставить себя на место фарисея или саддукея того времени?.. Каково было традиционному иудею, верившему в Догматы и честно исполнявшему обряды, слышать уничижительную критику в свой адрес, в адрес своих обрядов, своей веры?"

В знаменитом "Определении Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 года", о вполне справедливом по всем тогдашним канонам отлучении Толстого от Церкви писалось: "Граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрёкся от вскормившей и воспитавшей его матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви…"

Что же предлагал Лев Николаевич Толстой в своем очищенном, как он полагал, от корыстей и мало понятных народу пышных обрядов христианстве? К какой христианской вере он стремился? Его современник, публицист Николай Минский писал: "Первым провозвестником русской реформации, современным русским Лютером, является Лев Толстой, который, в противоположность весёлым реалистам, утвердил Божественность жизни, но в то же время, в противоположность поклонникам абсурда, устранил из религии … неразумное. Жизнь – Божественна. В мире совершается не человеческая, а Божественная воля, – таков основной религиозный тезис, которым Толстой искупил грех русского нигилизма и вернул вещам абсолютную ценность. Но Божественность жизни постигается… самой личностью, её собственным разумом, достигшим высшей зрелости и приобретшим высшую зрячесть".

Это определение жизненного пути, как высшего свершения, определение Божественности естественной жизни и естественного развития человека, нации и государства напомнило мне основные положения из древней китайской книги Лао-цзы "Дао дэ цзин".

Главным своим заветом, предложенным русским людям, Лев Толстой считал нравственное самоусовершенствование. Русский писатель хотел повернуть погрязшую с петровских времён в плотских грехах официальную Церковь, подчинённую, как простое государственное учреждение, царскому Синоду, лицом к простым прихожанам. Он хотел вернуть в христианскую веру простые и понятные всем понятия правды, совести и справедливости. Конечно, в своем отрицании основных догматов Церкви, на мой взгляд, он был неправ. Как на Руси всегда и бывало (а Лев Толстой был чересчур русским человеком во всём) в очищении христианских истин он дошел до максимализма. Не нужного ни ему, ни Церкви, ни русскому народу.

Вот его постулат: "Верю я в следующее: верю в Бога, которого понимаю, как дух, как любовь, как начало всего. Верю в то, что он во мне и я в нём. Верю в то, что воля Бога яснее, понятнее всего выражена в учении… Христа…" Вот тут бы ему и остановиться, проповедуя Бога, как главного проводника по нашему жизненному Пути. Увы, он пошёл далее: "…которого понимать богом и которому молиться считаю величайшим кощунством". Лев Толстой верил в Бога, но считал Иисуса Христа таким же проводником Божественных истин, как и китайского мудреца Лао-цзы. Этим окончанием фразы Лев Толстой придал определенный еретический оттенок и всему предыдущему основному постулату, который никоим образом не противоречит ни в чём нашей православной вере. Этим окончанием фразы отшатнул от себя многих верующих. Но, может быть, нам стоит взять из исканий нашего гения всё разумное, и оставить в покое его заблуждения?

А ведь как важно нам ныне не просто молиться небесному далёкому Владыке, а взять в свои жизненные проводники по сегодняшней хаотической и жестокой действительности Господа нашего Иисуса. Самое страшное ныне, что даже у прихожан нынешних, аккуратно отстоявших положенные часы в воскресных молитвах, и даже щедро спонсирующих наших батюшек, в жизненных делах нет никакого сдерживающего начала. В жизни отчаянно грешу, а в воскресенье отмолю свои грехи у батюшки – вот и весь сказ.

Как ни парадоксально, но жить по христианской вере Толстого, сверяющего все жизненные поступки свои с христианским идеалом, идти по пути нравственного христианского самоусовершенствования гораздо тяжелее, нежели соблюдать обрядовость в храме и забывать о своём православии в реальной жизни.