Газета День Литературы # 133 (2007 9)

не бойтесь смазочного масла ах не бойтесь

выплевывайте розовые звёзды

в туманы чернобровых безработиц! –

антифон, перекличка трюизма и абсурда, равноправный диалог повседневного с инореальным. Равенство, взаимообращённость означающего и означаемого – одна из главных черт поэтики Е.Головина. Автор не сравнивает предметы – он совмещает их, и нам приходится иметь дело не с ярким, метафорическим образом уже давно знакомого, а с химерическим созданием, где черты хищной морской твари и разгневанной женщины слиты так, что неясно, да и неважно, кем оно было вначале. Это равенство и взаимовлияние соответствий унаследовано Головиным непосредственно от французских символистов конца XIX века вместе с ворохом образов, знаков, реалий. Вряд ли кто-то из шестидесятников осмелился бы называть богатством эту свалку цветной мишуры – а Головин играет ею с непосредственостью девочки, сочиняющей царственные наряды из прабабкиного старья (нынче это искусство в моде: винтажные платья, винтажные аксессуары, винтажные мандарины с ближайшей помойки). В игру соответствий способна включиться любая вещь, случайно попадавшая в поле зрения. Сами же соответствия свободны до произвола,

где многоликая и пенистая снежность

еще не веер но уже не аромат.

Но стеклянное бешенство голубоглазого взрыва слишком головокружительно, слишком угрожающе для бедного читательского сознания, так что когда вместо ожидаемой бездны перед ним открывается набор привычных красот:

и ледяной укол в растаявшее сердце

и бледных прелестей сентиментальный ад,

к нему бросаешься с восторгом облегчения... и останавливаешься, застигнутый подозрением: уж не дурачит ли тебя автор? И чем именно: чудом или фокусом – считать вот это:

ирреальную телеграмму о воображаемой

смерти вашей придуманной дочери –

утроенное несуществование, внезапно поражающее силой вполне вещественного удара?

Сон внутри сна, смерть внутри смерти:

мадам в черной вазе вашего взгляда

умирает

гортензия моего сладострастия –

сферическое бумажно-анилиновое соцветие, не несущее аромата, не дающее семян. Изощрённая прихоть природы, решившей от нечего делать скопировать искусственный цветок и безупречно справившейся с заданием. Любимый цветок символистов, зримо воплощающий равенство постигнутого и вымышленного, увиденного и воображённого.

В стихах Головина равенство данностей оборачивается текучей зыбкостью, здесь нет разницы между притворством и превращением – и то и другое истина, и то и другое обман:

раздавленная роза на мостовой

это не роза

это темные круги на воде

от падения нашего тела

в реальность.

Противоречия не вступают в спор друг с другом, они умудряются игнорировать друг друга, проходить мимо, просачиваться насквозь, что не уменьшает трагической напряжённости того усилия, которое требуется, чтобы удерживать строй этого сонмища разнородностей.

Вероятно, это магия. Колдовское зелье Евгения Головина не гнушается самыми разными ингредиентами. В ход идёт всё:

и парадизы с порцелланами,

и дырявая автомобильная шина

и скомканный обрывок газеты,

и такие традиционные снадобья, как прядь седых волос в паутине. Внимательно присмотревшись, можно рассмотреть излюбленные компоненты, можно придумать и заполнить анкету:

любимый цветок – гортензия;

любимый цвет – фиолетовый;

любимое имя – Диана;

любимый ландшафт – водопад, океан, пустыня;

любимая стихия – вода...

Что ещё? Можно разъять стихи при помощи литературоведческого инструментария, разложить по полочкам, навесить бирочки, наклеить ярлыки – и, наверное, в какой-то момент нам покажется, что секрет магии в наших руках.

Однако – о чудо! – колдовство не теряет силы и не становится понятнее; автор – алхимик и чернокнижник (впрочем, если присмотреться, книжка – тёмно-синяя, и в этом ещё один секрет) – по-прежнему фасцинирует и очаровывает...

А что же мы? Нам остаётся лишь последовать совету неведомого аннотатора: "Хотите подумать: зачем мы? кто мы и где мы? – читайте стихи Е.Головина".

И не задавайте глупых вопросов.

Николай Переяслов ТРИДЦАТЬ ЛЕТ В ЛИТЕРАТУРЕ