Газета День Литературы # 136 (2007 12)

без событий и дат, без архивов, анналов и хроник,

где отсчёт наших эр открывается мигом рожденья,

а конец приурочен к последнему хрипу агоний.

там, внутри оболочки, ещё не созревшей, чтоб лопнуть,

мы блуждали на ощупь, впотьмах натыкаясь на стены,

и не знали друг друга; и прикосновение локтя

было катастрофичнее, чем столкновенье вселенных.

мы не властны в себе, нас проводят утком сквозь основу,

нас сплетают в узор, но, пока не исчерпаны числа,

непослушным ростком на губах распускается слово

и ветвится чужим, незнакомым, пугающим смыслом;

и само по себе поутру произносится "свет мой!",

мимо воли, само по себе говорится "да здравствуй!"

о невидимый мой! о неведомый! кто ты и где ты?

почему я на ты обращаюсь к пустому пространству?

ты – на каждое слово моё говорящий "не спорю!",

ты – на каждый мой жест отвечающий "что же, неплохо!",

в каждой капле воды – отразившийся небом и морем,

рассчитавший прибой на длину человечьего вдоха, –

погоди, дай додумать, не прячься за страхом и смехом;

кто ты? ужас? любовь? мне почудилось – я тебя знаю,

может, Ты – это только глубокое вечное эхо

нас, идущих на ощупь, друг друга впотьмах окликая

***

закинешь невод – поймаешь взгляд а что за сад в глубине

уставясь в небо всю ночь не спят все раковины на дне

плывёшь из воды высекая огонь не зная о том куда

плывешь покуда щекочет ладонь увёртливая звезда

на берег ступишь – расплещешь свет

солёный и тёплый как кровь

здесь тяжелей и дороже нет ноши чем – да! – любовь

о чём молчишь ты моя душа дыханьем свет колыша

боюсь что я разучусь дышать боясь тебе помешать

***

а особенно если ясно,

если ветер упруг и слоист,

если стаей драконышей красных

на стене виноградный лист,

если внятна любая мелочь,

если каждый пустяк – любим...

Не мешай, я знаю, что делать

с быстротечным чудом Твоим –

по глотку, по клочку, по мгновенью –

что попало, пока ещё есть!

Что мне проку в Твоём утешенье,

в том, что Там будет ярче, чем здесь?

Отвернусь зарёванной мымрой,

исподлобья буркну: "Пусти!"

Превышает размеры мира

пустота в зажатой горсти.

***

когда обнаружишь внезапно, почти невзначай,

как ластится слово, послушно любому движенью,

готовое стать чем угодно: стрелой и мишенью,

хоть балкой несущей, а хоть мотыльком у плеча,

припомни, с каким напряжением во времена

недавние в строку влезало со скрипом и хрустом;

а вот – овладел (не скажу – ремеслом ли, искусством),

и все словари уместились на срезе зерна.

свобода! так пой, лицедействуй, шамань, ворожи,

пляши на гвоздях и горстями разбрасывай звёзды,

но знай: всё, что скажешь, отныне прозрачно как воздух

и не заслонит нищету обнажённой души.

Елена КОВАЛЬЧУК И СНОВА В ОМУТ

В высоком лондонском кругу

Как на последнем берегу –

Прощальный окрик на бегу,

И снова в омут.

Придёт незваное такси

И, сколько ты ни голоси,

Какое тесто ни меси –

Не быть другому.

О, этот город-лоботряс

Салатом человечьих мяс

Насытит душу и воздаст

Мне катастрофой.

Среди картинных галерей,

В плену узорчатых дверей

Я одинока, как еврей

Перед Голгофой.

Осколок жизни болевой

Пронзит листву над головой,

Вокруг то плач, то смех, то вой,

Но нет сомненья –

Небесный правит командир,

И на земле пусть будет мир

И в человецех – звуки лир,

Благоволенье.

Бах Ахмедов ДЕНЬ КЛОНИЛСЯ МЕДЛЕННО К ЗАКАТУ

***

Для точного времени слишком светло

Избыточен образ и ждать тяжело...

Избыточен дождь, отменивший весну.

Лишь старые письма хранят тишину.

Как будто усталось, но что-то ещё...

Последняя малость, неточный расчёт.

Остаток надежды с нулем впереди.

И вечная нежность как кокон в груди.

В нём дремлет все то, что потом обретет

прозрачную радость и лёгкий полёт.

Свободу размера, дыханье цветка –

всё то, к чему тщетно стремилась строка.

РАССМАТРИВАЯ КАРТИНУ СРЕДНЕВЕКОВОГО КИТАЙСКОГО ХУДОЖНИКА

Иероглиф судьбы чёрной тушью на тонкой бумаге.

И прозрачный пейзаж, где гора, и тропинка петляет.

И глядишь, и как будто бы слышишь журчание влаги.

И как будто бы видишь, как старый монах у ручья отдыхает.

И подумаешь грустно: какое по счету рожденье?

Через сколько ещё предстоит мне пройти умираний?

В этом мире, где каждый сражается с собственной тенью.

В поднебесной, где спрятана где-то ошибка страданий.

Иероглиф судьбы, но прозрачна картина, как воздух,

чтобы свет нам дарить, и тропинкой вести на вершину,

Где ладони щекочут большие колючие звезды,

И монах, улыбаясь, глядит на ночную долину.

***

День клонился медленно к закату.

Часовая стрелка вниз ползла.

Я писал элегию возврата,

но и в этот раз ты не пришла.

Значит, буду снова в этот вечер

я спокоен, тих и одинок.

И вокруг меня простые вещи

оживит своим дыханьем Бог.

***

Тишина. Ожиданье свободы.

Ожидание снега и сна.

Чем прозрачнее образ природы,

Тем прекрасней её тишина.

И в холодном присутствии ночи,

На краю опустевших миров,

Ты до боли увидеть захочешь,

Как снимается с тайны покров.

Как привычка потерянно бродит,

На стекло ледяное дыша.

И, готовясь к последней свободе,

Замирает в испуге душа.

***

Судьба имеет право на поэта.

Она его дыханием согрета.

Бессоницей, усталостью, запоем,