Газета День Литературы # 139 (2008 3)

Но конечно, главный пьяница в записях Самойлова – он сам. Как следует из многочисленных свидетельств Давида Самойловича, в нем боролись два начала – желание "странного веселья" и осознание пагубности его. Образ жизни, который вёл поэт долгие годы, он называл самоубийством (запись от 19 февраля 1963 года). Но всё же страсть к алкоголю чаще всего брала верх. О последствиях судите сами: "Я спьяну и по ошибке обидел прогрессивного Анненского" (3 января 1962 г.); "Во время последнего загула … творил немало чудес, а заодно потерял дневничок за несколько месяцев" (22 июня 1963 г.); "В Москве замелькало множество лиц. Четыре дня я пил. 26-го прилетела Галка. 30-го я снова был в Пярну" (3 сентября 1978 г.); "Весь день в загуле. Левада, Алеша Левинсон. Дальше всё неясно" (25 ноября 1978 г.); "Два дня до приезда Гали провёл в кутеже … "; "Вообще все дни мелькало множество лиц, которых я забыл по пьяному делу" (28 мая 1980 г.); "Пил много. Где-то выступал с Костровым" (15 сентября 1980 г.) и т.д., и т.п.

Насколько страсть к алкоголю, веселью определяла поведение Д.Самойлова, свидетельствует следующий эпизод. Для поэта Лидия Чуковская была эталоном человека, примером правильной и праведной жизни. Дружбу с ней Самойлов очень ценил, доверял ей самые заветные мысли (о чём свидетельствует их переписка). Однако в очередной приезд Давида Самойловича в Москву их встреча сорвалась из-за трёхдневного загула Самойлова и последовавшей срочной "эвакуации" в Пярну (вновь выручила прилетевшая жена Галина). Лидия Корнеевна отреагировала на этот случай с присущей ей прямотой: "Пропили Вы нашу встречу! А так хотелось и надо было повидаться! Но Вы предпочли "массированные встречи с друзьями"" ("Знамя", 2003, № 6).

Избавиться от алкоголизма не помогли Самойлову и самые радикальные меры. В сентябре 1968 года Самойлов сообщает Борису Слуцкому, что лежит в наркологическом отделении института Сербского, где "отучают, и кажется, успешно, от алкоголизма". "Место своего пребывания я держу в секрете … Так что и ты никому не говори, где я, а слухи опровергай" ("Вопросы литературы", 1999, № 3).

Больше же всего в данном контексте меня удивляет то, какое значение придаёт количеству и качеству выпитого Давид Самойлов, с какой тщательностью он фиксирует "милые" подробности. Из всех возможных объяснений данному явлению мне наиболее вероятной видится ментальная версия (беру пример с А.Немзера и других "левых").

В свете сказанного неожиданной, немотивированной, вызывающей возражение выглядит поэтическая трактовка данной проблемы, зафиксированная в письме к Л.Чуковской от середины августа 1981 года:

Ушёл от иудеев, но не стал

За то милее россиянам.

По-иудейски трезвым быть устал

И по-российски пьяным.

("Знамя", 2003, № 6)

Известно, как трепетно относился поэт к своей родословной, как грела Самойлова "маркитантская" линия её. Это нашло отражение не только в стихотворении "Маркитант", которое Б.Слуцкий называл лучшим, но и в записи от 14 января 1963 года: "И вообще где-то сидит во мне это странное веселье – не от французских ли кровей".

Думаю, "маркитантские", "французские" гены очевидно проявлялись в те моменты, когда Д.Самойлов делал следующие записи: "Пили коньяк у меня до ночи" (11 декабря 1962 г.); "Пили пиво, палинку и вино" (23 ноября 1964 г.); "После вечера у нас пили коньяк Гелескул, Саша, Гутман" (23 ноября 1983 г.); "Пили виски" (20 июня 1983 г.); "После вечера – шампанское за сценой..." (31 мая 1987 г.); "Карабчиевский подошёл с водкой" (7 августа 1987 г.); "Вечером Э.Графов принёс две бутылки водки" (3 марта 1988 г.); "Захарченя с двумя бутылками вина" (19 мая 1988 г.); "В обед Танич угостил скверным коньяком" (18 апреля 1989 г.) и т.д.

При всей иронии, самоиронии, эксцентричности стихотворения "Маркитант", реалии его не дают основания для столь свободного прочтения, которое демонстрирует в статье "Путь оттуда" Станислав Рассадин. Приведу, на мой взгляд, итоговое размышление критика, которое венчает риторический вопрос: "Полуёрническая свобода бродяги Фердинанда, его свобода от Бонапартовых коронационных забот – не есть ли весёло-серьёзный перефраз свободы творческой, понимаемой как раз по-пушкински?" (Рассадин Ст. Голос из арьергарда: Портреты. Полемика. Предпочтения. Постсоцреализм. – М., 2007).

Непонятно, о какой свободе Фердинанда говорит Ст.Рассадин. Ведь вся его деятельность, торговля, успех связаны с Бонапартом, его войском. Поэтому и поражение французов в России и вызывает естественную реакцию "печали" у маркитанта. И эту зависимость фердинандов как явления от войска, от успешного войска прекрасно понимает Давид Самойлов, что выражает соответственно:

Я б хотел быть маркитантом

При огромном с в е ж е м войске (разрядка моя. – Ю. П.).

Маркитанту всё равно, кроме одного: какое это будет войско. Суть этого "племени", как известно, точно передал Ю.Кузнецов в стихотворении "Маркитанты"…

Что же касается Пушкина, который возникает в сравнении Ст.Рассадина, то эту откровенную чушь комментировать нет смысла.