Газета День Литературы # 148 (2008 12)

Зверь почти настиг людское тело, когда на каменистое ристалище ворвалась стая. Пять лопоухих гиено-псов с клокочущим рыком насели на извечного врага. Младшой в наскоках полосовал зад и ляжки зверя, хрипел, выплёвывая клочья шерсти. Вожак и самка с двумя заматеревшими переярками вели фронтальную атаку, увёртываясь от когтистых лап. Неуловимыми зигзагами мелькали перед зверем их тела, калёные нерастраченным охотничьим азартом.

Василий бросился к лежащему Ашоту, пал на колени. Тот, ёрзая спиной по каменистому крошеву, стонал. Разодранные клочья комбинезона на боку под мышкой напитывались липко-красной клейковиной. Вспухали, лопались в углах губ бруснично-рдеющие пузыри.

Был медицинский навык у Василия со времён боксёрства и учебы в сельхозвузе. При виде пузырей зашлось сердце, нутром почуял – надломленным, вдавившимся ребром повреждено у Проводника лёгкое.

Он взваливал Ашота на спину. Взвалив, поднялся. Шатаясь, зашагал. Надрывно взмыкивал над ухом Григорян – терзала боль в груди.

За спиной взъярилась, достигла апогея свара у зверья. Медведь, увидев уходящих, ринулся вслед. Но тут же был свирепо остановлен – клыкастые пасти вцепились намертво в облитые сукровицей окорока.

… Василий шёл, выстанывая в муках спуска. С шуршащим рокотом плыло, сдвигалось крошево камней под ботинками. Стучало молотком в висках: не оступиться, не упасть. Тропа уже почти не различалась, мушиный чёрный рой сгущался перед глазами, пот заливал и разъедал их. Впитав в размытость зрения зелёное пятно перед собой, он рухнул на колени, хватая воздух пересохшим ртом. Ноги тряслись. Он приходил в себя. В память вливались узнаваемые приметы их маршрута. Рядом журчал в расщелине родник (он вспомнил: утром, едва выйдя из схорона, они напились здесь). С разбойным посвистом над каменным хаосом шнырял ветрило.

Василий опустил обмякшее тело Григоряна на травянистый бархатный ковер. На меловом, бескровном лице Проводника – закрытые глаза, Ашот был без сознания. Шатаясь и рыча, Василий стал подниматься. Не получилось, подломились ноги. И он пополз к роднику. У бьющей из расщелины хрустально-ледяной струи он сдёрнул с головы промокший от пота берет. Прополоскал его, пил долго и взахлёб. Напившись, зачерпнул в берет воды, пополз обратно. Вернувшись к Григоряну и пристроив меж камней наполненный суконный ковш, он взрезал ножом задубевшее от крови рваньё комбинезона на боку Ашота. Смыл кровь и увидел то, что предполагал: сливово-чёрная полоса кожи на боку вдавилась в грудную клеть – надломленное ударом ребро вмялось в легкое.

Свистящий над скалами сквозняк сдувал в небытие минуты, а с ними – жизнь Проводника...

Татьяна Смертина ”ПОЛЫНЬ ЛУННОЙ ГРИВОЙ МЕРЦАЕТ...”

***

Солнцем коронованы дубравы.

Стая белокурых облаков…

Ангелы купаются! В купавы

падают лучи во мглу цветов.

Маюсь, очарованная небом.

Надо скорби на земле принять:

здесь фиалки радостны – как небыль!

Каждый вздох полыни – благодать.

Крепдешин и ветер – бег изгибов…

Что ещё в наземный этот путь,

чтоб пройти по всем краям обрывов?

Лишь купаву – золотом на грудь.

***

Крестьянский крест вновь взвешивают где-то:

продать все земли, и живых, и прах?

И, удивляя иллюзорным бредом,

какой-то пляшет балаган на площадях.

Сквозь память Прошлого – иных слыхала!

Их души девственны, как свет свечи.

Но злой полынью Русь позарастала,

хоть плачь, хоть вой, или топор точи.

Зачем брожу босая по крапиве,

коль семена её – взяла земля?

Но не прикажешь сердцу в этом мире

искать иные кровные поля.

И эта истина простая вечна:

родила Родина – и здесь распят.

И молочай капелью бело-млечной

колени вяжет, и года летят…

***

Роса незыблемая, холод…

Роса, как сотни лет назад!

И снова кто-то очень молод,

и кто-то стар, всему не рад.

А я опасно научилась

жить и не в наших временах,

сквозь чистоту росы и стылость

могу туда уйти, где прах

летает в странных взломах света,

где прадед мой младенцем спит.

И так близка секунда эта,

что я её врезаю в стих.

И, окрошив росу на брови,

плечами вдруг оледенев,

пространство видя в каждом слове,

я превращаюсь в ту из дев,

что непонятно чем владеют

и непонятно как берут,

на три столетья каменеют,

потом вздохнут и вновь живут.

Моя распущена коса.

Роса. Роса.

КРЕСТ ВОИНА

Свет России печальный, туманный,

разрезающий долгую тьму.

Свет России зовущий, желанный,

что лампада в родимом дому.

Этот свет в наши души уходит

и таится в глубинах сердец,

мы его и не чувствуем вроде,

но засвищет над полем свинец,

Да шарахнет огонь, понесётся,

и пронижет нежданно плечо,

иль пунктиром зенитка метнётся –

тут и станет душе горячо.

И подымется свет этот дивный,

он берёз и кувшинок белей,

и проснётся в нас родич былинный –

станем телом и духом сильней.

Труден воина крест и опасен,

только сильный сумеет нести.

Крест есть подвиг, а подвиг прекрасен.

Долг и честь – будут вечно в чести.

И о воинах в каждом селенье

в храмах молятся – свет от свечи.

И молитву о дивном спасеньи

Богородица слышит в ночи.

ВОЕННЫЙ ГОСПИТАЛЬ

А.П. Горячевскому,

генерал-майору медицинской службы