Газета День Литературы # 149 (2009 1)

Однако, несмотря ни на что, прочитывая А.Проханова, отчётливо осознаёшь: эпоха может преломиться, как отрезанный ломоть, а духовный хлеб его книг всё равно останется. В них всегда будут заложены и закодированы те самые горсти земли, которые дают возрождение, как только к ним прикасаются новые искатели исторической истины, археологи – холмо-отворители и созидатели – холмотворители. А ведь весь народ наш в той или иной мере принадлежит к ним, пока сознательно соотносит себя со своими истоками и корнями.

Анатолий ЯКОВЕНКО "ТВОЯ ОТ ТВОИХ!"

В последнее время немало раздаётся голосов в защиту русского языка. Ибо он всё чаще и чаще подвергается не только всяческим искажениям, но и замене многих его коренных слов на иностранные.

И поэтому хотелось бы вспомнить о Владимире Ивановиче Дале. Человеке, с именем которого связано создание "Толкового словаря живого великорусского языка". А также и всего того, что заставило под его же влиянием по-другому уже взглянуть на всю нашу литературу.

Ведь чего греха таить, до этого простой человек изображался в ней каким-то слишком убогим и грубоватым. А письменный язык во многом оставался уделом придворных поэтов… находясь как бы на обслуге лишь самых важных сановных особ.

А Даль же углядел в таком подходе некую явную несообразность. И предложил разбавить "книжный высокопарный штиль" живыми разговорными словами. Однако противники сего встретили все эти его новшества в штыки. "Да разве можно писать мужицкой речью, – возопили они на все голоса. – От Далева Словаря ещё издали несёт квасом, кислой овчиной, дёгтем и банными вениками". Но Даль продолжал стоять на своём, доказывая и убеждая, что у нас нет другого, более лучшего источника. Что мы не можем питать свой родной язык какими-то чужеродными соками. Ибо так мы можем потерять связь с собственным же народом… И принялся неустанно колесить по всем губерниям, вслушиваться в местные говоры и тут же заносить всё в особые путевые тетради.

Да ещё издавать собранные им же сказки, песни, пословицы, поговорки, поверья. "Не сказки сами по себе были мне важны, – писал он впоследствии, – а русское слово, которое у нас в таком загоне, что ему нельзя было показаться в люди без особого предлога и повода – сказка послужила предлогом. Я задал себе задачу познакомить земляков своих сколько-нибудь с народным языком и говором, которому открывался такой вольный разгул и широкий простор в народной сказке". И эти его первые публикации были приняты с восторгом теми писателями, кто разделял мнение Даля и с кем ему довелось уже быть знакомым на то время. С Жуковским, Языковым, Дельвигом, Крыловым, Гоголем, Одоевским. Ну и, безусловно, с Александром Сергеевичем Пушкиным, который тоже очень высоко оценил все эти его начинания и именно после ознакомления с ними написал одну из лучших своих сказок "О рыбаке и золотой рыбке".

"Твоя от твоих! – подарил он её ему в рукописи с надписью. – Сказочнику Казаку Луганскому (псевдоним Даля), сказочник Александр Пушкин".

А потом, во время службы Даля при военном губернаторе Оренбургского края В.А. Перовском, Пушкин приезжал к нему и туда. И тогда-то ему удалось собрать все самые ценные сведения о пугачевском восстании. В музее города Оренбурга сохранились записи, где говорится о встречах Пушкина с теми, кто знавал Пугачева и рассказывал ему о нём. И это всё услышанное и увиденное воплотилось позднее в "Историю пугачевского бунта" и в столь знакомую каждому со школы повесть "Капитанская дочка".

Сам же Даль постоянно пребывал в разъездах по необъятной Киргизской степи, изучая быт как киргизов, так и в особенности уральских казаков-староверов. И даже написал об этом несколько повестей и рассказов. Хотя вместе с тем никогда не забывал и о главном деле своей жизни – о словаре, собрав и внеся в него также великое множество местных слов, пословиц, песен и поговорок. А когда оказался после этого вновь в Петербурге, а затем в Нижнем Новгороде (пробыв там в должности управляющего удельной конторой больше десяти лет), то и тут не прекращал ни на один день работы над ним.

По-прежнему разъезжая по всем селениям, заводя разговор чуть ли ни в каждом крестьянском доме (иногда даже и берясь кого-нибудь излечить по старой врачебной привычке), а потом разбирая записанное в алфавитном порядке и укладывая в давно истёртом походном чемодане.

Последние годы жизни он провёл в Москве, поселившись на Пресне и отдавая все силы уже на издание своего заветного труда. И сколько надо было проявить ещё редакторского чутья и внимания, чтобы избежать малейших ошибок и неточностей! А тут вдобавок никак не набиралось средств на первые два тома (от А до З). Да и в самих его глазах тоже не хватало былой остроты.

"Ах, дожить бы до завершения, – говаривал он только нередко. – Спустить бы корабль на воду, отдать бы Богу на руки!"