Газета День Литературы # 156 (2009 8)

Ты, как мечом, крестом своим Христовым,

любя, мне душу с телом раздвоил.

Пустив по ветру обе половины.

И как изжить, избыть этот роковой раскол?

Может быть, через обожествление Народа, Рода? "След Сущего в земных трёх ипостасях: я и Народ мой, и Святая Русь".

Ну что же, может быть, это – вариант. И к нему следует отнестись со всей серьёзностью…

Но казаха, тунгуса и дикого ныне еврея

к океанам-морям,

словно твой Моисей, вывожу.

Потому что я русский,

я знаю безбожные годы:

как простой мужичок,

что коряв, хитроват и бескрыл,

глядя Богу в глаза,

создавая Империи своды,

по колено в кровище величие духа творил.

И свои семена сею я уже в наших потёмках.

По ночам умирая,

с утра возвожу русский Храм.

И по крови моей,

заливающей землю потомков,

корабли уплывают к неведомым материкам.

Но через несколько страниц после этой надрывно-лукавой географической фанфаронады – читаю…

...пока сквозь пепл

взрастал славяно-русский хам,

сживая на корню норманнского урода.

("Господь с тобой, моё языческое "я"…")

Вот так, значит. Взял своего боженьку – да за ноженьку. Отчего? Да оттого что…

Взрослея памятью, пойми,

что вне Голгофы

свобода совести простительна юнцам,

но не тебе, душа…

Не то сихея поэта трагически мечется между славянским родовым капищем и молельней. Не то Святогор хрипло и кроваво проламывается из гроба. Но куда? Реальность закатана в сто слоёв: язычество прорастает в Христианство, сверху на него ложится классическая европейская культура со всеми её соблазнами, затем на это накладывается советское бытие, а потом – как довершение – бытие постсоветское, рыночно-демократическое. Где правда? Правду не видать. Вместо неё – безостановочное движение. Деревья пожирают корнями землю, с церквей валятся кресты, из бездны кричит незачатый плод, бегут крысы, летят над землёй чёрные всадники, вспыхивают и гаснут степные рати – то половецкие, то монгольские, то хазарские. Проходят века и тысячелетия, но широкое поле русской судьбы – неизменно и неизменчиво.

И тогда приходит Она. Женщина.

***

Любовь для Соколкина – это весенний дурман, сладостно-мутный морок, наваждение, меряченье…

…где бросаются чувства на шею,

словно волны,

почти без труда.

И с Женщиной – ничего не понять. Героиня лирики Соколкина – не кузнецовская "змея", вечная соперница мужчины (поэта, добра молодца), его мучительница – и одновременно – его жертва. Но какова она, эта героиня?

Ты злая, ты холодная, ты снежная.

Ты маленькая, добрая и нежная.

Всё врёт метель! Ты добрая. Ты злая.

Ты равнодушная.

А, впрочем, я не знаю.

Как же любить такую? Непонятно. И вообще что есть ли любовь?

И то, что в себе мы зовём любовью,

Мы жестокостью в других зовём.

Может лучше отбросить это неясное, туманное, обольстительное, самовыворачивающееся понятие "любовь", отдавшись надёжному мужскому плотскому влечению?

Любовь пытать – жестоко,

лучше тело

отдать на растерзанье палачу.

Ты слишком глубоко во мне засела.

Но я мужик,

и я тебя хочу.

Честнее так…

А жалости мне мало

к тем нам,

что до сегодня не дошли.

Хочу, чтоб ты – сейчас –

моею стала.

Но лишь ценой

всех призраков любви!

Но тогда любовь явится сама – притом в ту минуту, когда она абсолютно недоступна. Например, к узнику в тюрьму…

Сделаю отступление: да, было дело. В 1993-ем году Сергей Соколкин месяц отсидел в Бутырке – "за хранение и ношение оружия" (на самом деле он вёл журналистское расследование о поступлении оружия в Москву – и, судя по всему, перешёл дорогу оружейной мафии).

О чём грезит узник в заточении? О любви.

О той самой любви, в которой он сомневался, пребывая на воле…

Протяни мне –

в прощаньи застывшие – руки.

Я вернусь! Я тебя никому не отдам!

Я ворвусь к тебе ночью,

как воин ликуя,

упаду пред тобою