А, ранее покончив с учительством, попробовал по молодости, по неопытности удариться в политику. Каким образом? Через журналистику. Так что обратно в литературу вернулся через неё. Разве журналистика – это не литература? Сколько писателей начинали именно с газетных и журнальных публикаций! Журналистика учит постигать явления жизни с поразительной точностью. И – наоборот – повторяя вслед за Виктором Розовым, можно утверждать, что "если писатель бежит оттого, что видит, что открылось ему, боится это обнародовать, то теряет звание писателя". Николай писал и публиковал о том, что видел, что открывалось ему как журналисту. А не обывателю. По его словам, "давал прикурить местным властям в меру своих возможностей". И как всем нормальным людям ему доставалось от властей за смелые высказывания. В конце концов, он "попал в законченный остракизм" от власть предержащих. И зачем-то прикипели к его журналистскому перу эти слова: остракизм, пароксизм, парадигма и прочие "неадекватные восприятия", которые он потом уже перенёс в стихи. Ни к чему, казалось бы, засорять ими "божественный слог". А может быть, это уже от увлечения философскими измышлениями? Блаватская, Рамачарака, Рерихи..., с другой стороны – Леонтьев, Соловьёв, Розанов... Увлечение философией пришло к нему после того, как на целых пять лет Николай был выключен из общественной жизни Липецка за журналистские дуэли с властью. Тогда мы все много кричали про гласность, про свободу слова. Сладкое слово – свобода! И никто не задумывался о том, как трудно быть свободным в наше время. Да и в любые времена. Но без свободы ты либо раб, либо – плут, другого не дано. Но это, так сказать, в приложении к общественной сопричастности. Общество же чаще всего, на практике, представляет толпу, направляемую "пастырями". И что в итоге?
И тогда уходишь в другую свободу – в одиночество, в самого себя. Надо сказать, впрочем, что отлучение от общественной жизни Николаю пошло на пользу. Он наконец-то смог перечитать уйму книг, о которых, если бы продолжал работать в газете, не узнал бы вовсе. Словом, человеку творческому необходима свобода от стереотипов жизни.
"Раньше было много для меня в мире неясного", – делится со мной сокровенным Николай. Мы сидим в нижнем буфете ЦДЛ, где всё окружающее способствует тому, чтобы быть откровенным даже перед случайным собеседником. Разговор наш идёт о книгах, чтение которых – это и познание, и развитие собственного воображения, что для писателя не менее важно, чем изображение реальных вещей и событий. Словом, мы оба не мыслим жизни без книг. И уже одно это объединяет нас.
И, конечно же, есть ещё один повод: у Николая только что вышла новая книга стихов. Третья по счёту, но – первая в Москве. Помог с её изданием русский поэт Валентин Устинов, он и на предисловие "расщедрился", в котором назвал книгу "странной и естественной, простой и сложной, красивой и нестерпимой в своей языковой современной привязанности". Оговорив при этом своё личное представление о поэтической стилистике слова. Вот такой он, Валентин Устинов, возглавляющий единственную в России Академию поэзии.
Говоря о поэте, о его книге, принято цитировать что-либо из неё. Так что и я последую этому правилу. Итак:
Чувствуется, не иначе, журналистское влияние – обострять, вскрывать нарывы на теле общества. Публицистика рвётся в стихи. Время сейчас такое, и поэт не должен оставаться в стороне. "Берёзовых лириков" у нас и так достаточно.