Газета День Литературы # 156 (2009 8)

Вместе с тем многие лимоновские тексты отсылают не только к соответствующим местам "Ересей", но и к хрестоматийным произведениям русской классической литературы XIX-XX веков. Так, строчки "Мы все в душе имперьялисты, Колонизаторы – злодеи…", звучащие в стихотворении "Лепёшка-шан, лепёшка-шан…", безусловно, вызывают в памяти беспощадную пушкинскую характеристику: "Мы все глядим в Наполеоны; Двуногих тварей миллионы Для нас орудие одно" (своеобразной конкретизацией этих "наполеоновских" устремлений следует считать замечательное стихотворение "Колониальный сон": "Когда мы кофе в рот вливаем, – Как по плантации гуляем… Одевши шлем, сжимаем кнут! Туземцы кофе нам несут, Собравши в короба и юбки, А мы целуем девок в губки. Ведь мы пропащи, мы плантатор – Садист, пропойца, эксплуататор…").

В некоторых случаях пушкинские "записи" лишь едва проступают на лимоновском "палимпсесте", что, впрочем, не отменяет саму возможность их прочтения и дешифровки. Например, зачин стихотворения "Где Сена долларом стремится…" ("Где Сена долларом стремится, Где дождь пузыристо идёт, В еврейском гетто как волчица Наташа с Эдвардом живёт…") производит впечатление автобиографической зарисовки с "натуры", но в действительности за ним "прячется" 41-ая строфа четвертой главы "Евгения Онегина": "Встает заря во мгле холодной; На нивах шум работ умолк; С своей волчихою голодной Выходит на дорогу волк".

Даже в области поэтического синтаксиса Лимонов склонен применять риторические конструкции, весьма характерные для пушкинской эпохи. Поэтому, когда наталкиваешься на уничижительную дефиницию прекрасного пола в произведении, озаглавленном "Однажды, в Довиле…" ("Что женщина? Лишь щель, лишь злой каприз, Когда по этой уводящей щели Ком ДНК стекает властно вниз, Если низвергнуть раньше не успели…"), не можешь отделаться от ощущения её формальной близости к пушкинскому толкованию дружбы ("Что дружба? Легкий пыл похмелья, Обиды вольный разговор…").

Если Пушкин, будучи нашим "всем", годится буквально для всего (хотя в "Священных монстрах" Лимонов и отводил ему скромную роль "поэта для календарей"), то сфера применения других классиков ограничена в "Мальчике…" определённой тематикой. В частности, "осколок" такого лермонтовского текста, как "Смерть поэта" ("И он убит – и взят могилой, Как тот певец, неведомый, но милый…"), был использован для украшения стихотворного "венка" Геннадию Шмакову: "Генка милый! Уже давно ты взят могилой, и подвигов моих не зришь…"

Как мы уже сказали, в лимоновской "эхокамере" хватает места и поэтам двадцатого столетия. Из них самая большая "территория" досталась Владимиру Маяковскому, захватившему в сборнике "Мальчик, беги!" целых два интертекстуальных "плацдарма". Причём в обоих случаях средством художественного "нападения" послужил вопрос, который замыкает стихотворение "А вы могли бы?" ("А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?"). Именно он почти "калькируется" в последних строчках "Землетрясения и затмения" ("А вы испугаться трясенья могли бы, Когда, изгибаясь, ломается дверь?..") и безымянного текста "Я презираю хлеборезов…" ("А вы бы повернуть могли бы, Тот ключ с улыбкой на устах…?" имеется в виду ключ зажигания реактивной системы залпового огня "Град". – А.К. ).

В каком-то смысле сборник "Мальчик, беги!" напоминает завязанный мешок с ветрами, вручённый Одиссею Эолом: стоит его только "развязать" (хотя бы с помощью филологического анализа), и голоса лимоновских предшественников сразу же вырвутся наружу. Первым, вне всякого сомнения, покинет замкнутое пространство "Ветер" Пастернака, вступление к которому ("Я кончился, а ты жива…") зеркально отражается в лимоновском "Ты Анна умерла, а я живу…"

За ним, скорее всего, последуют "ветра" рангом помельче. Вращая колёса мультипликационного велосипеда, в небо, например, обязательно взмоет кот Леопольд, распевая свой любимый гимн: "И с песней этой качу по свету, Качу, качу куда хочу…" (до этого его сдавленное мяуканье раздавалось в стихотворении "Мне нравится рабочий запах "Волги"…": "В полях кричу на дюжих трактористов И с девками-доярками шучу… Я пусть и не Хрущёв, качу куда хочу").