Газета День Литературы # 159 (2009 11)

Родился Юрий Михайлович в 1930 году. Поэт и прозаик с глубокими мистическими корнями он одним из первых в России обратил серьёзное внимание на литературное наследие Николая Рериха. Я бы сравнил его самого и его творчество с творчеством такого же глубокого русского мистика, русского харбинца Альфреда Хейдока, о котором писал ещё в советское время.

Юрий Михайлович, живя в Новосибирске, никак не может считаться неким областным писателем. Впрочем, сами названия его книг говорят за себя: "Мистический Пушкин", "О назначении России", "Благая весть Новой Эпохи". Сегодня он руководит Новосибирским Духовным центром имени Сергия Радонежского. В советское время признанию его творчества мешала глубинная мистика его сочинений, "богоискательство"; в перестроечный период он со своим объективным взглядом на мир и литературу тоже не устраивал ни левых, ни правых.

Можно только поражаться, что объёмному взгляду Ключникова на жизнь не помешали те невзгоды, которые обрушились на него ещё в советское время. Впрочем, об этом пишет он сам в своих заметках "Безмолвие и лики", завершающих его новую замечательную книгу "Лики русской культуры". За одно предложение открыть на Алтае музей Николая Рериха и за попытку с группой энтузиастов самим построить этот музей его поспешили исключить из партии, запретили заниматься идеологической работой и сняли с достаточно высокой должности в новосибирском издательстве.

Но Юрий Ключников не унывал, он ушёл в простые грузчики. "Результат нашей записки властям был весьма неадекватным. Стройку (музея Рериха. – В.Б.) не запретили, но за нас, строителей, крепко взялись партийные власти, особенно за членов КПСС. А таких среди подписавших записку было трое. Нас обвинили в идеализме, богоискательстве, отходе "от принципиальных положений марксистской философии". Дело дошло до ЦК КПСС. Я же упирался, приходя на проработки с иконой во внутреннем кармане и словами молитвы в душе, которые твердил мысленно. Это помогало… В критическую минуту моё отчаянье вдруг сменилось хлынувшим откуда-то потоком радости. В сознании сама по себе возникла молитва "Господи, помилуй!". И я вновь увидел голубые глаза Христа. Последний акт этой партийной драмы проходил в феврале 1982 года на бюро Советского райкома КПСС Новосибирска. Секретарь райкома доложил членам бюро суть дела и, глядя мне в глаза, сказал: "Мы возились с вами почти три года, вы настаивали на том, что остаётесь на партийных позициях и лишь хотите дополнить их философией Рериха, называя её не противоречащей марксизму-ленинизму. Классики марксизма этой философии оценки не дали, а вот Иисусу Христу дали и недвусмысленную. Скажите, Ключников, как вы относитесь к Иисусу Христу?" На бюро повисла напряжённая тишина. Я тоже почувствовал момент истины, отступать было некуда. И сказал: "Если бы современные руководители СССР хоть чуточку походили на Иисуса Христа, наша страна не оказалась бы в кризисной ситуации". Секретарь стукнул ладонью по столу и закончил: "Ключников за три года ничего не понял. Предлагаю исключить из партии. Кто "за"?" "За" были все. Не стану называть фамилий, ибо действующие лица этой истории живы-здоровы. Некоторые из них находятся на высоких должностях и даже помогают строить церкви…"

Впору бы озлобиться, но Юрий Ключников скорее был открыт для прощения всех своих погромщиков, не допустил злобности в себе, и в своей книге отчётливо видит не только минусы, но и огромные плюсы советской власти для России ХХ века. За что ему достаётся изрядно теперь уже от либералов, пожелавших было пригреть опального в советские годы поэта. Впрочем, он сам писал в своих стихах:

Критик, не лови меня на слове,

что, мол, славлю сталинскую жуть.

У эпохи дьявольской на сломе

я слова охранные твержу.

Если вместо тихого прощенья

осуждаешь эхо прежних бурь,

приготовься, друг мой, к возвращенью

новых льдов и старых диктатур.

Не спеши направить злобный выстрел,

рикошет ударит под ребро…

Зло, конечно, всё решает быстро,

но всегда задумчиво добро.

Вот и сам писатель с неспешной задумчивой добротой сотворил свои "Лики русской культуры". В этой книге он старается совсем по-шукшински не пропустить ничего прекрасного в русской литературе и культуре ХХ века. Он откровенно смотрит на всех своих героев радостными глазами. Из его очерков о великих русских писателях, композиторах, полководцах вырастает общий лик жестокого, трагического, но одновременно великого, героического, идеально романтического столетия. Как ни стараются это столетие и его героев перечеркнуть, удалить из истории русской литературы наши либеральные ненавистники, ничего у них не получается. И не получится. Знаковых, гениальных фигур в двадцатом веке оказывается ничуть не меньше, чем в предыдущем пушкинско-достоевском девятнадцатом.