Читаем Газета День Литературы # 181 (2011 9) полностью

Тема русских городов с их индивидуальной мистической аурой и исторической судьбой занимает заметное место в творчестве Владимира Шемшученко. Кажется, сердцем он выбрал северную столицу. Конечно, обращения к Москве и Петербургу, их описания не лишены печальных примет времени. Но всё же в стихах о Петербурге чувствуется больше романтизма: "Я завидую тем, кто родился у моря. У людей в Петербурге особая стать. Я стою на мосту в одиночном дозоре И учусь по слогам этот город читать. Свирепеет зюйд-вест, и вода прибывает, Застонали деревья в окрестных лесах… Я представить не мог, что такое бывает: Город в море выходит на всех парусах!" Но бывает, проскальзывает и горькая ирония в стихах о Петербурге: "Приветствую тебя, моя столица, Шуршаньем деревянного рубля. Сегодня ты на диво хороша. Большому кораблю – большая свалка". В строчках же о Москве больше отстранённости, поэт держит дистанцию: "Подкрался унылый трамвай, Загаженный свежей рекламой. Ещё не дописанный драмой Разит из метро наяву, И чтобы в сердцах не назвать Столицу купринскою "Ямой", Я сразу спасительно вспомнил, Что в Санкт-Петербурге живу". Больше живого сочувствия в стихах, обращённых к северной Пальмире: "Дождь на Неву опустился с утра. Пушка ударила в небо. Дремлет страна, а в кармане – дыра, Значит, не будет хлеба. Не удалось ничего накопить Выходцам из барака... Смирно "Аврора" сидит на цепи, Словно больная собака".


А вот о Москве говорится словно из чувства долга, но без ощущения душевной близости. Она, потерявшая былую святость матери городов русских, пронизанная враждебными энергиями, чужда простому человеку. Поэт согласен даже на её сожжение, веря, что на пепелище восстанет новый град: "Гуляй, Вавилон! Разбазаривай грады и веси! Гони русский дух и поэта гони аки пса, Но помни о том, что бесстрастно грехи твои взвесит Всесильный Творец, и падут на тебя небеса. ...О, как ты был прав, поджигатель Москвы неизвестный. Вернись сквозь века и сверши, что тебе суждено. А люди придут, осеняясь знамением крестным, И стены поднимут, и в пепел уронят зерно".


Москва столь осквернена, что её нужно развеять пеплом и создать с нуля. А Петербург сохранил живую душу.


У Владимира Шемшученко много размышлений о назначении поэзии и роли поэта в эпоху разочарований и эгоизма. Творческая личность у Шемшученко – натура сильная, взыскующая идеального мира, страдающая от несовершенства мира реального. Страстные, резкие обличения бросает он современникам, обвиняя их, призывая к духовному возвышению. Но и себя не щадит. Обречённость талантливого человека, призванность его служить высшим истинам – беспощадна: "Была бы на то моя воля – Ни строчки бы не написал!" Он прямолинеен и чеканит строки как лозунги: "Всяк за своё ответит. Каждому – свой черёд. Слово, если не светит, – Запечатает рот… Пуля – она не дура, А провиденья рука. Да здравствует диктатура Русского языка!". Позиция поэта-обличителя идёт от пушкинского "Пророка", от пушкинских укоров власти и толпе.


В стихах Шемшученко нет искусственной усложнённости формы, заведомой неясности выражения мысли. Как в стихотворении о казачьей песне: "Всё так просто, по-русски, без глупых прикрас". А минорный фон многих лирических сюжетов создан трезвым пониманием безрадостной действительности: "Мысль превращается в слова, Когда, безумием объятый, Ты слышишь, как растёт трава Из глаз единственного брата, Когда ночей твоих кошмар Впивается в неровность строчек, Когда о край тюремных нар Ты отобьёшь остатки почек, Когда кружит водоворот, Когда не объяснить событий, Когда копаешь, словно крот, Нору в осточертевшем быте". Но если ты поэт, то отвечаешь не только за себя, но за связь земли с небом. "Между небом и мной неразрывная нить". Поэт как жрец, как пророк, осознающий свою человеческую малость и слабость, но борющийся с ними. Сильный и трагический характер. Показывает мир погрязшим во грехе, но вновь и вновь пытается спасти его в творческом усилии, заклиная стихами: "Слышащий – да услышит. Видящий – да узрит. Пишущий – да напишет. Глаголящий – повторит". Слову придаётся смысл магический, нет, скорее молитвенный. Не всякий талант воюет на стороне Бога: "Не заглядывай в бездну, поэт – Жизнь земная всего лишь минутка. Расскажи, как цветёт незабудка, Поднебесья вобравшая цвет". Не заглядывать в бездну – это очень по-христиански, но, на мой взгляд, излишне осторожно для вольного творца. Заглянуть и остаться прежним – это ли не испытание для сильного характера? Шемшученко много размышляет о судьбе слова в наше время: "Золотые слова растащило по норам ворьё, И аукнулась нам бесконечная наша беспечность". "Позарастала жизнь разрыв-травой. Мы в простоте сказать не можем слова. Ушёл, не нарушая наш покой, Безвестный гений, не нашедший крова". "Как в ржавых механизмах шестерёнки, Скрипят стихи – поэзия мертва... Мы днём и ночью пишем похоронки На без вести пропавшие слова".


Перейти на страницу:

Все книги серии Газета День Литературы

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза