Газета День Литературы # 52 (2001 1)

От природы Есенин был крепок, до 27 лет занимался боксом, и потому его организм долго справлялся с недугом. Однако за шесть лет «бурной» жизни здоровье его было сильно подточено. Стала заметно сдавать даже его феноменальная память. Ранее поэт мог читать наизусть бесконечное количество чужих стихов и любое из своих произведений, написанных за десять лет. Последние свои работы он читал только по рукописи. Близкие старались помочь ему, но наследственный алкоголизм осложнял борьбу с болезнью. Усугубляла его состояние и унаследованная от деда эпилепсия, припадки которой случались и в Америке: "Одержимый тяжелой падучей,// Я душой стал, как желтый скелет"(1923 г.).

Когда Есенин решился на лечение, то было уже поздно: в психиатрической больнице ему сказали, что положение его безнадежно и жить осталось полгода. Может быть, потому он и ушел из клиники через три недели? За последний год поэт неузнаваемо изменился физически: он похудел, как-то посерел, и голубые глаза его, прежде такие ясные, поблекли и воспалились. На лицо легли тени, и оно казалось «стертым». Голос утратил свою звонкость и свежесть, звучал хрипло и приглушенно. Золотые волосы потускнели и «свалялись». И лишь улыбка была все та же — "чистая, как у ребенка". Обычно "с иголочки" одетый, он мог появиться теперь на людях в небрежном виде. О тяжелом впечатлении от последней встречи говорит Маяковский, который "с трудом узнал Есенина". О встрече с поэтом пишет и Наседкин. Заметив его "ужасный вид", он сказал: "Сергей, так ведь недалеко и до конца". Он устало, как о чем-то решенном, проговорил: "Да… я ищу гибели". И глухо добавил: "Надоело все". Последняя попытка излечиться от отчаяния в Ленинграде окончилась безуспешно: "У него не было больше мужества продолжать жизнь, которая уже ничего не могла предложить ему. Идея самоубийства не покидала поэта" (перевод мой. — Л.М. ).

Сергей и в молодости не обладал большой силой воли. Еще в 1916 г., здоровый и крепкий, он признавался М.П. Мурашеву, что он «недолговечен», так как часто "трусит перед трудностями". А уж в 1925 г., когда болезнь одолевает, терзает бессонница и тяготят грустные мысли, он совсем сник. Однажды дрожащими губами и с выражением "какого-то необычайно чистого, почти детского горя на лице" он говорит Эрлиху: "Слушай… Я — конченый человек… Я очень болен… Прежде всего — малодушием… Я очень несчастлив… Все изменило мне". Но не все изменило поэту. Его не оставила муза… Хотя и муза была больна. Разделяя с ним бессонницу и тоску, она диктовала ему трагические строки: "Я веки мертвому себе// Спускаю ниже, // Кладя на них // Два медных пятачка"; "…И эту гробовую дрожь, // Как ласку новую, приемлю".

В октябре 1925 г. в своей автобиографии поэт писал: "Что касается остальных биографических сведений — они в моих стихах". Даже в юности, в самые радужные времена, у Есенина мелькает тема смерти и могилы: "Я пришел на эту землю, // Чтоб скорей ее покинуть" (1914); "Поведут с веревкою на шее // Полюбить тоску" (1915); "В зеленый вечер под окном// На рукаве своем повешусь" (1915). Но в последний год мрак сгущается, поэт не в ладу с собой ("Себе, любимому, // Чужой я человек") и, кажется, уже не дорожит жизнью. Болезнь прогрессирует, и он все чаще "ищет гибели". По наблюдению А.Мариенгофа, приведенному биографом поэта Г.Маквеем, решимость Есенина уйти из жизни была «маниакальной»: "Он пытался перерезать себе вену осколком стекла, пытался выброситься из окна и заколоть себя кухонным ножом" (перевод мой. — Л.М. ). И каждый раз чья-то добрая рука отводила беду, но не надолго: это не меняло сущности дела. Обреченность поэта подчеркивает и Франсис де Грааф: "Он долго вынашивал идею самоубийства, и одна из многих попыток, которые он совершал, должна была достичь цели" (перевод мой. — Л.М. ) — говорит автор.

"Стихи — не что иное, как вид пророчества", — писал Владимир Познер в 1926 г. Пожалуй, он прав. Вот что мы читаем в 1925 г: "А за окном / Протяжный ветр рыдает, // Как будто чуя // Близость похорон"; "И первого // Меня повесить нужно,// Скрестив мне руки за спиной…"; "В ушах могильный// Стук лопат// С рыданьем дальних// Колоколен"; "Себя, усопшего,// В гробу я вижу"; "…Повезут глухие дроги// Полутруп, полускелет". И, наконец, — "Черный человек". Александр Воронский отмечает, что после гибели Есенина стихи его последнего периода звучат по-особенному. Смерть поэта внесла в них роковой смысл. "Сейчас они потрясают, как подлинный документ, строки налились и сочатся кровью, напоены смертной тоской и томлением, … одиночеством и предчувствием гибели. … И чувствуешь, как гробовая дрожь сотрясает тело поэта".

…До тех пор, пока будут закрыты архивы, в сознании людей будет мерцать знак вопроса. Когда их откроют, появятся новые факты, а с ними — и новые версии. Но самыми надежными свидетелями жизни и смерти поэта останутся его письма и стихи. Там есть все. И они говорят, что, осознав необратимость своей болезни, поэт принял мужественное решение: "И мне, чем сгнивать на ветках,// Уж лучше сгореть на ветру".

Лондон