Газета День Литературы # 55 (2001 4)

Ненависть к людям? Да, ненависть к двуногим существам, за каждым из которых стоит гора собственного эгоизма. Когда лежащая с тобой в постели красотка «лежит» с перспективой воспоминаний о "геройски погибшем". Когда единственное способное на любовь существо оказывается проституткой. Когда любить можно только детей, надеясь, что они вырастут не такими паскудами. «Дружба», "любовь", «героическое» в буржуазном обществе — это ложь, причем лицемерная. Искренней здесь может быть только ненависть, потому что единственной правдой множества скрепленных в аморфном организме общества эгоизмов является "Homo homini lupus est". Все остальное лишь прикрытие, чтобы упорядочить эту ненависть, привести ее к разумному для заинтересованных (классов, лиц…) знаменателю. И на самом деле непонятно только одно, кто об этом радикальнее заявляет — Селин или сам мир.

Находящийся в буржуазной среде Поэт должен быть радикальнее самих радикалов. Причем недостаточно быть радикальным в «Слове» — даже самые литературно-пропагандистские вещи Лондона общество с перебоями в пищеварении, но проглатывало. Литературный радикализм сам по себе исчерпываем. Лондон выжал из буржуазного общества все, что в нем еще было живого: гангстеров, Аляску, индейцев, акул — капиталистов, рабочие кварталы. Но без революции, без кровавой борьбы эта страна не могла уже дать Лондону достойных образов. Оставалось, так что, либо на баррикады, либо эмигрировать в Сталинский Коммунизм.

Штаты не сами по себе, а как "высшая стадия" буржуазности. Не случайно, что с этой страной Гамсун, Селин, Лимонов связывали самые тяжелые, тоскливые образы. Буржуазность расслабляющая, убаюкивающая, смертельно опасная для того напряжения, в котором Поэт только и может творить. Облагополученный Миллер сошел до описания своих жизненных неурядиц, снабженных подробными характеристиками съеденного и выпитого.

Неполитичность «поэта» — это сознательное бегство от опасности, от опасного существования. Чем же он тогда отличается от не претендующего на Слово читателя (зрителя, слушателя…)? Бог любит тех, кому дарует трудный путь. Бог любит тех, кто не сворачивает, не убегает, не прячется от даруемых испытаний.

Райская Валгалла — это слишком элитарный клуб. Рядом с Цезарем, Александром, Сталиным нет места для политических середнячков, отсидевших на престоле положенные им сроки. Тепличные писатели рядом с Гамсуном, Селином или Мисимой — это пошло.

У поэта нет пути назад. Достигнув «славы» и, соответственно, лишившись связанного с этим источника творческого напряжения, поэт обречен на маразм, долгое или длительное дряхление а-ля Дали. Спасти его может только политика — источник неиссякаемого напряжения. Борьба, имевшая место до революции, лишь усиливается с наступлением последней. Пределом является достижение рая (Коммунизма…) на земле, но с наступлением последнего Поэту уже не придется ничего писать.

Буржуазное время, как и любое другое, тщеславно и мечтает войти в историю. Для этого ей нужен Поэт, писец на жаловании здесь не подойдет. Купить? Но тогда ценой будет полное уничтожение существующего буржуазного строя — ведь именно этого требовали от матки-родины коммунист Лондон или фашист Паунд. Да и Мисима желал от откормленной убогой Японии не меньше чем тотального изменения, а не добившись — ушел в свой самурайский рай, не доставив «эпохе» удовольствия считать его своим.

Игорь Ильин АУ! КТО ТАМ, В КОМПЬЮТЕРЕ? (Рассказ)

Никто из нас не думал, что этот вечер породит столько мыслей и разговоров. Да, надо признать, в удивительное время мы живем!

— Владислав, конечно, чудак известный, но пойти на такое… Я ни за что не отважился бы.

— Моя мать на фотографию брата, погибшего в Афганистане, до сих пор без слез смотреть не может. А тут как живой…

После полуночи мы небольшой группой спешили в метро. Только что покинули квартиру Владислава, моего приятеля, сына умершего год назад Алексея Ильича Колычева, доктора биологических наук. Этим вечером отметить печальную дату собрались сотрудники института — недавние подчиненные отца, товарищи Владислава. И сейчас, шагая по мокрому от дождя асфальту, все обсуждали Славкин эксперимент. Его он продемонстрировал нам перед самым уходом. Ребята с трудом приходили в себя от увиденного. В конце вечера, когда все стали собираться, хозяин квартиры произнес:

— Напоследок хочу показать вам один эксперимент. Только прошу отнестись к нему спокойно.

Этими словами он, естественно, разжег наше любопытство.

Мы прошли в комнату, которая одновременно была кабинетом и мастерской. Здесь были десятки всевозможных приборов, телевизор, компьютер, на стене большой экран. На полках кипы книг и журналов.

Владислав не последовал семейной традиции, не пошел по стопам отца — биология ему почему-то не приглянулась. Он с детских лет увлекся электроникой. Мы вместе учились в школе, вместе кончали технический вуз, и я должен признать, что способнее его ни в классе, ни потом на курсе у нас не было. Электроника занимала все его мысли.