Газета День Литературы # 60 (2001 9)

Иль спелый исполненный семян зерен кормильный колос так похож на родильный колосистый тучный блаженный урожайный фаллос ярого алого мужа?

И вот средь фаллических колосьев как тропка вьется жизнь чреватая алчная моя?

И вот средь колосистых фаллосов как тропка затерялась жизнь младость моя?

О хлебные кормильные колосья полевые!

О родильные колосистые фаллосы родильные — и все мои! мои! мои! Ночные!

О поле колосистых младых фаллосов моих!.. О поле…

И ты уже далекое… далекое…

…Ах Тимофей Пенфей! дальний друг дальних родителей моих

Когда я шла к дому твоему я увидела рожь переспелую перемлелую в поле а август-жнивень серпень а стайка золотой ржи нескошена и осыпается а где жнец ее? где хозяин ее? просыплется изойдет она одиноко спелым ярым томящимся зерном…

Ай! После азиатских равнодушных гор таящих смерть так я хочу провести ночь в спелой золотой говорливой ржи ржи ржи!

Ты пойдешь со мной Тимофей Пенфей а я хочу уснуть забыться в русских смиренных колосьях навевающих сон сон сон тысячелетний православный монашеский

Пойдем в ночные пахучие блаженные брошенные колосья склоненные мои а утром покосим пожнем хлебы сиротские эти…

Пойдем спать в золотых ржах ржах ржах

…Наталья Наталия а где родители твои — дальные пыльные други мои душанбинские? Иудей Иосиф и русская Людмила насмерть неразлучные как Русь и Израиль как Спаситель и Крест, а?

А заживо убитый родной город Душанбе доныне гонит гнетет меня и не дает уснуть мне уже много дней…

И там была тишина провинциальная заводь тихих семейных гнезд и чада дети младенцы хрупкие беззащитные резвились в многолюдных солнечных сонных дворах прянопыльных и там хватало всем азиатских тучных плодов и вина и хлеба и мяса гиссарских курдючных баранов

Что же огонь восстал меж домов и человеков? и стали гореть детские подушки и игрушки и в ночах бессонный детский плач и рыданья всхлипы матерей явились? И ночные сонные плодовые матери зарыдали над чадами своими

А мы с родителями моими Иосифом Израилем и Людмилой Русью поехали на реку Варзоб-дарью в ущелье Варзобское колыбельное возлюбленное мое и там пили вино и ликовали дышали речным целебным ветром и в котле казане бухарском отец мой Иосиф готовил бухарский плов и уже сладкий дым шел стлался над хрустальной рекой и я пошла золотисто серебристая как форель нагая в родную реку блаженно снежнопенную ледяную мою по заводи жемчужной в залив златистых колосистых форелей ханских и тут! тут увидела содрогнулась, потому что по хрустальной воде пошли глиняные нити струй темные страшные и это было начало неслыханного наводненья и сели глиняной удушающей и тут вмиг река хрустальная необъятно вздулась и пошла разметалась раскачалась огромными глиняными валами хребтами гибельными и я увидела как серебряная форель выскочила выбежала выметнулась на берег с задыхающимися забитыми глиной текучей жабрами и изникла на приречном песке

И тогда страшно закричали матерь и отец мои чтоб я бежала на берег но берега уже не было а всюду были волны скользящие живые глиняные текучие потопные

И запахло от воды глиняным родильным запахом первотворенья перволепки человеков и хотелось тянуло уйти вернуться в эти живые утробные глины влекло смертно сладко тайно как новорожденный алчет вернуться в теплую утробу лоно тайное матери

И казан наш с кипящим душистым пловом как щепка сгинул в исполинских глиняных волнах и так свежо величественно животно веяло пахло водяной пылью огромных глиняных валов хребтов водяных бешеных рассыпающихся гор гор гор, что я закричала радостно и так мне хотелось прыгнуть и сгинуть навсегда в этих Божьих безумных первозданных животворных глинах! ай!

И что же я тогда не ушла в этих зовущих сосущих неистово свежих глинах глинах текучих первобытных сладчайших могилах могилах!

Ай! Тимофей Пенфей! и зачем я осталась тогда на брегу и увидела девичьими глазами то что не должны видеть глаза человека?

Но сказано в Книге, что Господь дает человеку только те испытания что он может пережить… И я пережила… Но зачем это?..

Тут и появились на кипящем кишащем другом берегу те те те автоматчики — уже война началась а мы не знали… на веселом блаженном берегу том том…

И автоматчики дико раздирающе растопыренно закричали завопили шало одурманенно как все блаженные анашисты шанокуры кромешники-курильщики конопли да мака

И они завопили с другого берега перекрывая маслянистый шум глиняных валов

И они направили на отца моего дула стволы автоматов своих и закричали:

— Эй правоверный мусульманин! эй покажи нам зебб свой фаллос! и мы поглядим — сделал совершил ли ты обрезание иль ты коммунист необрезанный проклятый? тогда мы совершим сделаем тебе пулями нашими святое обрезанье древнее! Встань боком! Не страшись — мы будем стрелять только по концу зебба твоего!.. Мы снайперы и бьем точно — по крайней плоти… Слаще любых хирургов!.. Мы только отрежем меткими пулями отобьем отделим отсечем нежно неслышно твою безбожную крайнюю плоть-шкурку…

Тогда отец мой сказал мне: