Газета День Литературы # 62 (2001 11)

Не чудо ли, но она прибрела к нам сама на усадьбу, как говорят в таких случаях — свалилась прямо на голову. Собака громадная, сивой масти, голова лошадиная, глаза оранжевые, глубоко спрятанные, хвост крючком, ноги-ходули, — и этот пес едва переставлял негнущиеся палки. Весь неухоженный жалкий вид его и бесконечная тоска в глазах, эта заброшенность когда-то породистого дога, конечно, вызвали у моей жены невольное чувство сострадания. А куда нам с этой обузою, когда вот тут, под ногами вьется своя молодая собачонка, еще щеня, напоминающая окрасом зырянскую лайку; куда нам с блудней, наверное, выкинутой от барского стола по болезни или за ненадобностью, ибо догу подавай теплую фатеру и пятилитровую кастрюлю пойла, и желательно с мясом… а нам и своего-то псишку не прокормить, хотя и своя душа, и последнее из кастрюли вытянет. Но приблудный псец глядел так жалобно, вымаливая хоть бы толику сострадания, его худоба была столь уныла и безвольна, что и каменная душа тут ворохнется. И участливый взгляд, брошенный на его понурую фигуру, был немедленно уловлен, подхвачен незваным гостем, и, пробираясь к нашему сердцу, дог завилял крючковатым хвостом. "Бедная собака", — жалостливо сказала жена, разглядывая случайного гостя, при виде которого невольно устрашалась наша душа: схватит за руку — и хрупнет кость, поймает за ногу — и лопнет лодыжка. Экий крокодил, упаси Господи угодить варнаку в пасть, заглотит за милую душу — и не подавится же гад. "Почему гад? — наверное, поймала мою мысль жена. — У нее и болячка на бедре. Наверное, потерялась, иль бросили по старости. Какие жестокие люди водятся на свете. У них на месте души камень". Я молчал, невольно подхватываясь под чувства жены и попадая в их плен; да и дог, братцы мои, из того собачьего племени, на которое сверху вниз не плюнешь; несмотря на худобу и пониклый жалобный вид, он производил должное впечатление. Эх, кабы места побольше в дому, да деньжонок погуще в кармане… И эту глубоко запрятанную мысль пес тоже, наверное, прочитал в нашем взгляде; наши колебания передались ему и закрепили уже не случайное появление; он становился уже посланцем небес, уже не случайным приблудником.

Из сумбура наших скрытых чувств пес выискивал странным образом лишь нужное себе, словно бы он мог читать их, как открытую книгу; значит, мысли, едва появившись, отрываются от нас, от бренной костяной оболочки и вплетаются в некий энергетический шлейф, плавающий над землею, в некую энергетическую реку. Пес завилял хвостом, и согбенная его спина, и впалый животишко со шпангоутами ребер приобрели не то чтобы достойную осанку, нет, но по ним пробежала легкая дрожь слабо пробужденного достоинства, пока глубоко спрятанного до времени. Нет, мы не хотели его оставлять, даже мысли такой не было, я даже схватил лыжную палку и, нерешительно замахиваясь, погнал пришлеца со двора. Он остановился у ворот и, зажав хвост меж тощими будыльями задних ног, с тоскою вгляделся в проем, где виднелись весенний захламленный двор с прысками воды-снежницы, серая стена дома и высокое крыльцо, возле которого он только что уныло стоял, сразу приняв их за свое владение. Это был не его дом, но пес, отчего-то приняв его за свой, не хотел уходить, униженным видом вымаливая себе жалости. А может, милостыньки? Кусманчика хлебушка, хоть бы заплесневевшей корки иль обглоданной костомахи, чтобы поточить зубы. Эх, братцы мои, голод не тетка, заставит и кирпичи есть. Вот так, милые вы мои!