Читаем Газета День Литературы # 62 (2001 11) полностью

Давыд нахмурился, но пошел выполнять приказание. Он ревновал. Формально Фортунат Эрнестович исполнял в хозяйстве Богдана функции бухгалтера (АОЗТ "Выползово"), но лишь до первого запаха жареной рыбы. Фортунат так ненавидел ее, что, пообоняв оный запах одну минуту, обретал силу неверия — почти равную Богдановой, и ловко управлялся с чертями, — впрочем, гораздо медленней: сколько рыба ни воняй, а на вызов и разделку черта тратил бухгалтер добрых двое суток тяжкого труда. Именно он единственный мог сменить Богдана в чертоге, и оттого Давыд терзался. Он понимал, что сам сейчас сядет за руль и повезет мастера в Москву, а Фортунат останется дышать жареной мойвой, но все равно ревновал. Он привык считать вторым в фирме себя.


Впрочем, Фортунат был мужик невредный, работу любил бухгалтерскую, а не чертоварскую, без него Богдану никогда не отбрыкаться бы от налоговых инспекторов. Фортунат же при визите очередного сразу ставил на электроплитку сковородку с несвежей мойвой — и через пять минут уже тащил из гостя вешняка либо летника, смотря по времени года. Неодержимые люди в инспекторах не служили, в каждом сидел черт. Черт же в хозяйстве Богдана сразу шел на мыло, на шкварки и на прочее. Обезбесивший инспектор становился послушен, словно агнец, подписывал все нужные бумаги и отбывал в Арясин или Тверь. А Фортунат потом полдня полоскал ноздри ключевой водой. Нет, Фортунат был мужик не вредный, и зря Давыд ревновал.

Георгий Судовцев НАСЛЕДНИКИ ДОЖДЯ


В ЛЕСУ РОДОСЛОВНОМ


А что у меня за душой, кроме этих болот,


да белых ночей, припасенных на черные дни,


да старого дома и низкого неба над ним,


в котором незримая птица о вечном поет?


И что у меня за душа, если только болит


и мучится тем, чего вовсе не в силах понять?


Неужто растет, будто стайка промокших опят,


на древе, гниющем от корня, от самой земли?


ДОСТУПНОСТЬ ПОЭЗИИ


Поэт понятен только краем звуков.


Он, говорящий прежним языком,


пытается слова найти о том,


что лишь ему доступно средь живущих,


подобно тем алхимикам, кто прежде,


"крылатым львом" обозначая ртуть,


не ведали, что открывают путь,


ведущий к синтетической одежде.


ИЗ ПЬЕРА ТЕЙЯР ДЕ ШАРДЕНА


Пока ползли сырые мхи по камню,


пока росли и падали деревья,


и гнили, в черный уголь превращаясь,


пока шагали твари неуклюже,


с натугой отрываясь от земли,


вода и ветер беглыми руками


тесали остывающие тверди,


работы ни на миг не прекращая,


и возникал над миром настающим


из камня — человечий строгий лик.


Но мимо шли стада зауроподов,


и шелестел крылом археоптерикс…


Вода и ветер не искали смысла —


лик исчезал и появлялся снова


напоминанием о днях совсем иных,


когда двуногий в шкурах и с дубиной


вдруг разглядит свое изображенье.


Как бы предчувствует людей природа,


И, может статься, что не нас одних…


Но ЭТИХ — мы не знаем. И не видим.


НАЧАЛА


Пирамидальных сумерек из камня


почти неразличима первотень,


сходящаяся с прочими въ сълнце.


Мы изгнаны из памяти своей,


и времени бездонные колодцы


наполнились.


НАСЛЕДНИКИ ДОЖДЯ


Осень.


Ночь.


Только пятна размытого света,


и мгновенные вспышки дождя.


К современности сразу сквозь сон не дойдя,


я глаза открываю — в семнадцатом веке.


Время — смутное. Капель полет неизбежен,


безнадежен: сверкнуть — и исчезнуть во тьме.


Это — ночь.


Это — дождь.


Только видится мне:


это — люди, оружны, и конны, и пеши,


всё летят и летят, устремляясь туда,


где ничто не напомнит о свете и веке,


где шумит за окном дождевая вода,


и с трудом после сна поднимаются веки.


В ПОИСКАХ ГАРМОНИИ


Какой-то странный календарь:


за октябрем идет январь,


потом декабрь сердца морозит —


и сразу наступает март,


но не весна сползает с нар,


а лишь ноябрь — дожди да слезы.


О, эти прихоти природы!


Судьбе их не избыть до дна —


едва закончится одна,


как мы другой слагаем оды


и строго соблюдаем моды


на тот или иной сезон,


но забываем про резон


календарей,


и время года,


про то, что, кажется, погода


устала уж сходить с ума,


что с нами посох и сума —


две высших степени свободы.


* * *


Вечер тихий, вечер светлый


тает-оплывает.


У колодца дремлют вербы.


Скоро ночь настанет,


выйдут звезды над холмами,


соловей зальется…


Что еще случится с нами


до восхода солнца?


Нина Краснова "НОВЫЙ МИР" — ЕГО ДРУЗЬЯ И ВРАГИ




Недавно по всем литературным кругам, пугая авторов "Нового мира", пронесся ужасный слух:


— "Новый мир" закрывают! В "Дне литературы" вышло постановление о его закрытии…


Все ринулись искать "День литературы", чтобы разобраться, что к чему. И многие облегченно вздохнули и перекрестились двумя руками, поскольку оказалось, что там вышло не постановление "О закрытии "Нового мира" (слава тебе, Господи)… а «всего-навсего» одноименная статья Юрия Кувалдина — его "реакция на публикацию в журнале «Нева» воспоминаний Сергея Яковлева "На задворках «России». Но она даже еще сильнее всколыхнула и разволновала всех, так, что у многих поехали крыши, а многих она ввела в растерянность и в недоумение и не на шутку озадачила.


Перейти на страницу:

Похожие книги

1968 (май 2008)
1968 (май 2008)

Содержание:НАСУЩНОЕ Драмы Лирика Анекдоты БЫЛОЕ Революция номер девять С места событий Ефим Зозуля - Сатириконцы Небесный ювелир ДУМЫ Мария Пахмутова, Василий Жарков - Год смерти Гагарина Михаил Харитонов - Не досталось им даже по пуле Борис Кагарлицкий - Два мира в зеркале 1968 года Дмитрий Ольшанский - Движуха Мариэтта Чудакова - Русским языком вам говорят! (Часть четвертая) ОБРАЗЫ Евгения Пищикова - Мы проиграли, сестра! Дмитрий Быков - Четыре урока оттепели Дмитрий Данилов - Кришна на окраине Аркадий Ипполитов - Гимн Свободе, ведущей народ ЛИЦА Олег Кашин - Хроника утекших событий ГРАЖДАНСТВО Евгения Долгинова - Гибель гидролиза Павел Пряников - В песок и опилки ВОИНСТВО Александр Храмчихин - Вторая индокитайская ХУДОЖЕСТВО Денис Горелов - Сползает по крыше старик Козлодоев Максим Семеляк - Лео, мой Лео ПАЛОМНИЧЕСТВО Карен Газарян - Где утомленному есть буйству уголок

авторов Коллектив , Журнал «Русская жизнь»

Публицистика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное