Газета День Литературы # 63 (2001 12)

Однажды на даче уже перед самым отьездом в деревню затенькал телефон. Звонила какая-то тетка, в трубке возраст не разобрать. Но голос властный, требовательный, робкую душу сшибающий с копыльев. Де, нашелся достойный человек, коему шибко надобен дог; де, он готов взять даже хворую собаку и призреть ее. Намерение, конечно, хорошее, но кабы воплотилось оно неделей раньше, то куда с добром. Мы бы только воспели аллилуию, де, Господь не оставил без милости. Но тут уже все обошлось, и ворошить сделанное — только беспокоить добрых людей, доставлять им лишнюю досаду. Я так и сказал, что собака оприючена, ей хорошо на новом месте. Звонившая стала требовать адрес, я ответил, что места того не знаю, да и неловко беспокоить добрых людей. Но эта назойливая тетка навряд ли слышала меня, ибо пристала, как клещ в коросту, и давай терзать меня: де, выложь и подай телефон, иначе ей в ту же минуту сдохнуть. Нервы мои сдали, и я положил трубку, чтобы не слышать надрывного тона и посяганий на мою жизнь. Эти собачницы и кошатницы, будто члены особого ордена, объединенные презрением к человеческой особи, вдруг обнаружили не только особенную назойливость и кичливость, но и сильное стадное чувство. На третий раз, когда позвонила настойчивая тетка, я все же догадался спросить ее фамилию, но она не ответила, облив меня помоями; де, пусть ваш дом порушится, а все беды падут на семью, и пусть никогда не видать вам счастья и покоя. И все в таком же возвышенном тоне, не терпящем возражений. Она говорила с быдлом, с самым презренным существом, коему почему-то еще дозволено видеть белый свет и дышать… О эти тетки, лишь слегка перелицевавшиеся под новые времена! О эти жены чиновников, присосавшихся к государственным сейфам, газовым и нефтяным трубам и к таможенным оконцам; столько в них оказалось спеси и гонора, будто всем им выдали ярлык на княжение. И невольно подумаешь, что не прежняя система обветшала и лишилась достойного лица, а нравственные качества чиновника вовсе сошли на нет, когда ум подменили хитростью, наглость пошла за смелость, цинизм — за раскованность натуры, тупая кичливость — за гордоватость характера; нынче всяк сел не в свои сани и ну погонять, да прямо в пропасть, прямо в тартарары, хрипло грая, как обожравшееся падалью воронье. Вот сидят на падали, сыто чистят перье и лишь лениво отлетят в сторону, когда подбежит на густой запах линяющий, в подпалинах волчара, у которого уже выпали клыки, но сохранились прежние стати и густой клокочущий голос: "Ша, не шалить! Ужо приставлю к вам семнадцать снайперов, и ни одного из вас они не выпустят из прицела". А когда всяк под прицелом, то как тут не послужить, ну как не порадеть властелину, тайно презирая его.

Сукин сын, ну зачем ты прибрел к нам, а не сделал подкоп в злачное место? Но он и не смог бы сделать этого. Ибо открытое противостояние, вражда, столкновение идеалов в конце века сменились скрытой, внутренней, темной и тайной борьбой интересов, все как бы облеклись в пятнистые камуфляжи, и незаметно подползла и укрепилась в России новая форма власти — тирания чуждого духа, и всякая даже сильная личность, не может заявить о себе в полный голос, невольно подчиняясь особому скрытому сообществу людей, захвативших государство. Деспотия духа, которой не было даже при советах, нечто совершенно новое для России, обескураживающее наивный народ и жутковатое в своей сущности.

Владимир Ленцов ЛАРИСА (Поэма)

Владимира Ленцова все русские писатели знают не только как поэта, но и прежде всего как неутомимого издателя и пропагандиста современной русской литературы. Трудно будет найти писателя, которого бы ни разу не издавал Ленцов. Так было, так, надеюсь, и будет. Пока есть силы. Пока есть творческая энергия. А то, что она у поэта имеется, доказывает и публикуемая нами поэма «Лариса». Прошло немало времени с ее написания, но не остыли чувства, она дорога до сих пор и самому автору.

Так давайте же ценить то, что составляет нашу жизнь. Давайте беречь наше прошлое. Ибо оно было значимым и в судьбах мира.

Владимир Бондаренко

ceter

1

…Откуда я знал,

Что где-то в Сормово

Когда-то цветов было много сорвано

Для женщины мне неизвестной,

Что Волга слагала ей песни

О муже хорошем очень,