Читаем Газета День Литературы # 66 (2002 2) полностью

Газета День Литературы # 66 (2002 2)

— Ясно! Можешь не переводить. — Ну-ка, лэйтенант, отойди в сторонку. Бо сейчас его так начнет колотить, шо зашибить может.

Олег сделал шаг назад. За его спиной зажужжал генератор телефона.

"Дух" вздыбился, словно неведомая сила схватила его и подбросила вверх. Глаза его вылезли из орбит, а из-под рубахи на ноги и штаны вдруг брызнула мутная, пенная струя.

"Обоссался!" — обожгло Олега, и от ощущения гадливого позора этой картины его передернуло…

За спиной вновь зажужжал генератор.

Духа выгибало, корчило и трясло, словно в него вселилась сотня бесов. Наконец он вновь потерял сознание. В ноздрях и углах губ пузырилась кровавая пена. Васильченко поставил телефон на полку и подошел к духу. Окатил его водой из кружки, пощечинами привел в себя. В глазах "духа" застыл ужас.

— Он будет говорить?

Олег торопливо перевел.

Дух что-то промычал.

— Нехай головой кивнет.

— Джав ла дмакн.

Пленный замолчал.

— Добре!

Васильченко вновь снял с полки телефон…

Все слилось в один непрекращающийся кошмар. Судороги, корчи и мычание "духа", матерщина Васильченко, жужжание генератора, вонь мочи, кровь, пена, глухие шлепки ударов. "Он будет говорить?"…

Олегу казалось, что он вот-вот сойдет с ума. Что все это просто наваждение, мерзкий сон. Ему хотелось вскочить, распахнуть дверь и исчезнуть, оказаться дома, в Москве, в кабинете отца. Среди книг и семейных реликвий. Но он знал, что это невозможно. Гнал от себя слабость. "Ты хотел узнать войну. Так вот она, война. Это и есть война. Это твоя работа, ты сам ее выбрал. И не смей отводить глаза, сука!"

Он уже просто ненавидел этого "духа" и желал только одного, чтобы тот наконец сдох и с его смертью все это закончилось.

И все закончилось…

— Он будет говорить?

Истерзанный, полуживой "дух" слабо закивал головой.

Прапорщик распустил жгут, выдернул из его рта провод.

— Ты все расскажешь?

Олег перевел.

— Зкан доб карх…— прохрипел дух.

— Он все расскажет, — с облегчением перевел Олег.

— Добре. Тогда зови полковника…

— Когда ты в последний раз видел Хаттаба?

"Дух" отвечал почти шепотом. Чувствовалось, что каждое слово дается ему с трудом, при каждом вдохе внутри него что-то клокотало и сипело. Но ни у кого вокруг Олег не видел жалости в глазах. Пленный их интересовал только как "язык", как запоминающее устройство, из чьей памяти они должны извлечь как можно больше.

— Это точно было в Хатуни? Или он не знает?

— Говорит, точно в Хатуни.

Допрос шел уже третий час. Вопросы следовали один за другим, часто перекрещиваясь, возвращаясь друг к другу. Менялись кассеты в диктофоне. Афганец отвечал механически, без эмоций, словно большая кукла. Из него будто выдернули какой-то опорный стрежень. Он уже ничем не напоминал того злого, высокомерного душмана, которого несколько часов назад завели в этот "кунг". Теперь это был просто сломленный, раздавленный и жалкий человек.

Наконец Марусин откинулся на спинку кресла. Окинул "духа" долгим взглядом. И под этим взглядом "дух" как-то съежился, сжался, опустил голову.

— А говорил — не предаст братьев по вере... — в голосе полковника Кудрявцеву почудилось снисходительное презрение. — Ладно! С этим — хорош! Пора перекурить и свежего воздуха глотнуть!

— Куда его? В "зиндан" или в яму? — спросил, поднимаясь из-за стола, комбриг.

— В "зиндан"! Подержи его еще пару дней. Поработайте с ним. Может быть, еще что-нибудь вспомнит…

Окончание следует