Газета День Литературы # 76 (2002 12)

Всю эту книгу можно и не читать — достаточно ознакомиться с предисловием Дмитрия Евгеньевича Галковского, чей дар комментатора в полной мере был раскрыт еще в классическом (говорю без всякой иронии) "Бесконечном тупике".

"От "советской поэзии", конечно, следует отличать "при(под)советскую" — осколки рационального и яркого серебряного века, кружащиеся и то затягиваемые вглубь, то отторгаемые месивом и крошевом нового стихотворчества... Отсюда неправильный принцип составлявшихся до сих пор антологий советской поэзии. Скорее их можно назвать антисоветскими. Подобные антологии составлялись, во-первых, из обломков чужеродной культуры, советским миром отвергаемой (начиная от принципиального замалчивания и просто неслышания и кончая прямым убийством поэтов). Во-вторых, туда включались более-менее талантливые подражания русской поэзии, которые можно найти почти у любого плодовитого советского поэта. С равным успехом можно было бы составлять антологию русской поэзии, целиком состоящую из стихотворных переводов Гёте, Байрона и Верлена".

Парадоксально, остроумно и по-своему даже изысканно. Между русской и советской поэзией рукой мастера проведена непроходимая грань, о которой могли только мечтать в 20-е—30-е годов самые ярые пролеткультовцы, готовые "сбросить Пушкина с парохода современности". Несомненно, в подобном разделении существует даже немалая доля истины: изменился и сам русский язык, изменилась и система ценностей, которую язык в себе несет. Однако полного "разрыва функции" все-таки не было — достаточно вспомнить хотя бы, какой объем русской литературы (безотносительно к трактовке) предусматривался программой советской средней школы.

Да и сама идея считать поэзией, пусть даже поэзией советской, некую "моду" (в математическом смысле) — может и, на мой взгляд, должна быть оспорена. Показатель "средней температуры по больнице" еще нелепее выглядит применительно к поэзии, где "в грамм — добыча, в годы — труды", по словам того же Владимира Маяковского — "несоветского", если верить Галковскому. Но, тем не менее, принцип отбора "типичных", то есть среднего и ниже среднего уровня, а не лучших стихов — проведен в "Уткоречи" с завидной последовательностью.

Исключения редки и лишь подтверждают правило, мотивы которого Галковский описывает предельно искренне: "Психологически мне было очень трудно выбросить 500-600 книг — книг, никому не нужных, никчемных, загромождавших полки, но как-то мистически связанных с отцовской жизнью, такой же, в общем, никчемной и всем мешавшей. И я решил, по крайней мере, оставить книги с дарственными надписями авторов и с многочисленными отцовскими пометками. Вот здесь, выуживая их из общей массы, я стал всё более внимательно вчитываться и даже вырывать для смеха наиболее понравившееся. Постепенно на столе накопилась целая кипа вырванных листков. Прочитав ее подряд, я понял, что тут просто и в то же время полно и ярко дана суть советского мира, и, что самое страшное, я вдруг впервые ощутил тот слепящий ветер, который дул отцу в глаза всю жизнь и во многом и свёл его в могилу..."

Говоря о предельной искренности автора-составителя "Уткоречи", обращу внимание читателя на явленную в этом отрывке живую противоречивость его решений и поступков ("решил оставить книги — стал вырывать страницы"). Прочие аспекты, близкие психоаналитикам, оставлю здесь без детального рассмотрения.

Однако в результате эта "антология вырванных страниц" исключила из числа советских поэтов не только Маяковского, Есенина, Блока, Заболоцкого, Ахматову, Пастернака, Мандельштама, а также других наследников "серебряного века" плюс авангардистов-примитивистов, обошедших в свое время вниманием отца Дмитрия Евгеньевича. Из этого числа оказались исключены Александр Твардовский, Николай Рубцов, Николай Тряпкин, Владимир Соколов, Юрий Кузнецов (список при желании можно расширить в несколько раз). Их "блистательное отсутствие" можно объяснить, похоже, лишь одним: творчество этих поэтов попросту не вписывается в концепцию Галковского, мешает автору-составителю получить заранее заданный результат.

"Составленная мною антология имеет отдельное название — "Уткоречь". Термин взят из романа Джорджа Оруэлла "1984". Оруэлл следующим образом характеризует "новояз" — язык социалистического будущего: "В новоязе эвфония перевешивает все соображения смысла... ибо цель — сделать речь, особенно о предметах идеологически окрашенных, по возможности независимой от сознания... В идеале должна была быть создана речь, производимая непосредственно гортанью, без включения мозга. Эта цель отражалась в слове "уткоречь", означающем " говорить так, как крякает утка"..."