Газета День Литературы # 88 (2004 12)

Изучение белорусского языка в школе начинается с заучивания наизусть отрывка из прозы Якуба Колоса с прекрасным описанием Припяти; есть и у Кожедуба описание реки в рассказе "Ловчие": "Река жила своей жизнью, и ты, который спускался по ней вместе с водой, тоже становился как бы речным, тебя не боялись рыбы, выстреливали из-под самых ног, над твоей головой сновали стрижи, на плечи и на удилище садились синие стрекозы, признавая своим... Гомон воды заполнял все окрестности, и тем не менее, ты слышал еще и писк комара, и кукование зозули, и мягкое трепыхание бабочки, павлиний глаз, что долго заигрывала с тобой, набиваясь в подруги". Проза этого автора доносит до нас звуки и запахи земли белорусской, такой близкой и все-таки другой.

Петр КАЛИТИН КВИНТЭССЕНЦИЯ РУССКОЙ ДУШИ

Книга стихов Владимира БОЯРИНОВА "Красный всадник" (издательство "Вече", 2003) уже стала событием литературной жизни России, вобрав в себя не просто самое лучшее, сакраментальное и просто талантливое из написанного поэтом — вобрав в себя саму квинтэссенцию русской души. И поэтому разговор о бояриновской книге позволяет вспомнить и утвердить классический эстетический критерий: оригинальности — при оценке художественного произведения, который естественно заостряется до демонстрации — актуальнейшей демонстрации оригинальной русскости как таковой. Ведь вслед за ключевым теоретиком нацизма А.Розенбергом и прочими несостоявшимися "ключниками" наших душ (от Гришки Отрепьева до т.Троцкого) их нынешние ученики — если бы современно и тем более цивилизованно! — исповедуют принципиальное отрицание этой оригинальности, зашоривая её тем или иным частоколом понятных для них и потому заведомо вторичных и, конечно, товарных, продажных истин-висюлек. Кстати, не в розенберговском ли "подвешенном" единомыслии кроется причина запрета на его "Миф ХХ века" (не говорю о гитлеровской "Майн Кампф") со стороны нынешнего, якобы политкорректного официоза, чью точку зрения как раз и проговаривают бюджетно оплачиваемые, известные и — понятные, понятные умники-русофобы — особенно на TV (слепоты не хватает на русскую аббревиатуру!)?! Кому же захочется обнаружить, ладно, привычные: русофобско-католические или русофобско-троцкистские — нет, русофобско-нацистские! — рога, благо всё общечеловечески — "политкорректно" — едино?!..

И именно всем этим русофобам в наитоварнейшем виде: чистюлечного ничего — противостоит, празднично, былинно противостоит лирический герой Владимира Бояринова — в "красной рубахе":

По его ль сноровке, по его размаху,

По его ль желанью, по его уму

Подарила мама красную рубаху,

Видную рубаху сыну своему.

Какая удаль, какая мощь закладывается уже в ритм, ритм-накат стихотворения! А что говорить о судьбе героя?!

Пыль столбом взметнулась,

расступились дали,

Полымем занялся парень на ветру.

…С той поры над степью только и видали

Красную рубаху рано поутру.

Неопалимая купина — неопалимая суть-жуть — русской души не может не пламенеть без красной рубахи, ох, далёкой от понятного, т(о)варного — TV — комильфо — вот одно из откровений, пронзительно-первозданных откровений бояриновской книги. И не стоит его бояться, как любое подлинное от-кров(ь)-ение. Тем более и сам лирический герой делает его вехами своего пути:

О себе нимало не печалясь,

Я разлуку чувствовал острей.

Если что-то в жизни получалось,

Я спешил разрушить побыстрей.

Чем тошнее, тем оно и лучше, —

В забубённом этом кураже

Ни в тайге, ни в городе Алуште

Не нашёл я благости уже.

Тесен, тошен русскому человеку, нет, не отчий дом, не земля родная, не мир в целом — чего там хочется всяческим — метафизисцирующим, бердяйствующим, идейным — "ключникам": ведь тогда нам только и останется, как в-их-истину воскурить кладбищенскими небожителями, русскими, но, ах, ах, не с т(о)варным — TV — ничего — тесен, тошен русскому человеку исключительно псевдоблагой, зацикленный на удачливости — безбожный — мир, чему посвящено программное стихотворение книги: "Так случится…":

И воскликну я: "Здравствуй, Иуда!"

"Мы одни, — скажет он, — мы одни!

Непонятны мне все остальные.

И родней не бывает родни,

Потому что мы оба земные."

Он вздохнёт: "Я устал призывать

Всех, кто знал о дрожащей осине.

А теперь есть кого предавать

И скорбеть о тебе, как о Сыне.