Газета День Литературы # 89 (2004 1)

Этой последней капле дано, наконец, доплеснуться до нашего сознания, оглушенного визгом и лязгом нового времени. Дано для того, чтобы понять: русского человека вне почвы нет! Достаточно вспомнить факты: только в годы революции Россию покинуло свыше пяти миллионов человек — и где они, что с ними сталось? Уже во втором поколении их потомки не знали русского языка, и всеми силами старались слиться с окружающими их народами! Вы что-нибудь слышали, например, о "русской диаспоре" в США? А ведь по численности эмигрировавших туда в разные эпохи русские уступают, пожалуй, только ирландцам! И это говорит отнюдь не о какой-то там слабости или "размытости" русского типа, как нам сегодня втолковывают иные "доброжелатели" — применимо "к самому непокорному на свете народу" такие измышления смешны! — нет, это говорит только о том, что, лишившись почвы, русские теряют и свою великую национальную силу. Вспомним хотя бы расхожий фольклорный мотив, когда русскому богатырю, чтобы победить противника, нужно было обязательно коснуться земли и набраться от нее своей удивительной силы. А его враг, наоборот, всеми силами старался не допустить этого и приподнять богатыря на воздух, оторвать от родной почвы. И это не просто красивый образ, это — цивилизационный диагноз! Заданный в самом начале нашей истории и на тысячу лет вперед!

В повести Распутина "Дочь Ивана, мать Ивана" мы видим итог русского исхода — начавшегося в годы революции и коллективизации, и окончательно свершившегося в послевоенные десятилетия, когда крестьянская Россия перестала существовать, и количество городского населения впервые за последнюю тысячу лет нашей истории превысило ее население сельское. Тот самый "народ", который два последних столетия являлся для русской литературы синонимом национальной идентичности… исчез, растворился в сутолоке больших городов.

Итог этого исхода двоякий. С нравственной точки зрения он характеризуется онтологический растерянностью: "что же мы за народ", "почему с нами это происходит", "что в нас сломалось"? — спрашивают себя герои повести. С точки зрения национальной итог русского исхода оказался не более утешителен — сильно "посмуглевшие" в городах потомки Иафета* (что было бы невозможно в крестьянской России при стопроцентном русском населении деревень) и сами-то не очень озабочены своей национальной идентичностью. Они — фон повествования, потому что недавние выходцы из деревни и еще хотя бы в детстве заставшие "норму" муж и жена Воротниковы уже, пожалуй, исключение в окружающей их городской жизни. Во всяком случае, в центральных губерниях русский исход совершился на одно-два поколения раньше.

*По статистике каждая пятая москвичка выходит замуж за кавказца.

Как же будет жить народ с затопленными родительскими могилами и церквями, с затопленной тысячелетней почвой, с "затопленной памятью"? — спрашивает нас Распутин в "Прощании с Матерой". В своей новой повести он показывает, как живет этот народ.

2. ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ ПОДМЕНА

Справедливости ради, надо признать, что послевоенная советская цивилизация, "коммунизм переварившая" и тайком под интернационалистский галдеж узаконившая многие основополагающие принципы цивилизации русской, сколько могла, камуфлировала цивилизационный переворот, происшедший после оттока русских из деревни. Во всяком случае, на уровне носившихся в воздухе фраз о "народе-труженике", "трудовой доблести", официальной пропаганде труда производительного.

Таким образом, лишенные русской почвы новые жители больших городов, в их числе и Тамара с Анатолием Воротниковы, еще не сталкивались в них с резким, чуждым им воздухом, потому что до них там уже "надышали" — русский воздух буквально вдыхался предшествующими поколениями русских людей в искусственную, безвоздушную оболочку советской эпохи. Однако всему бывает конец. И в 90-е в России было легализовано то, что фактически сложилось уже к началу 80-х. Сделано это было по-русски, одним махом, потому у героев повести и возникает чувство обвала, оползня, при наступлении "новой жизни". Приглядись они пристальнее, как и все мы, к тому, что забурлило в восьмидесятых, заметь все возраставшие аппетиты оборотистых людей "новой формации": партийных и комсомольских чиновников, руководителей производств, работников торговли и сферы обслуживания, с их жаждой легализовать и преумножить свое незаконное и в русском, и в советском понимании благосостояние, увидь все это герои повести — может быть, и не стало бы для них последующее такой неожиданностью. Но уж — пока не грянет, не перекрестимся! И это тоже наше.