Читаем Газета День Литературы # 93 (2004 5) полностью

— И что? — спрашиваю как можно спокойнее.


— У меня дети дома, жена беременная…


— Да… — я не могу не отдать должное своему собеседнику.


— Так вот, там я точно знал, что и как делать. А сейчас — не знаю. Н.Н. — это система. Конечно, каналы на солидные западные банки, юристы все, бумаги — вопросов нет… Его помощь на сто таких премий тянет. Но вот эти свинцовые рудники в Таиланде за пятьдесят лимонов — братва может не понять. Или сделать вид, что не понимает. По наводке. Или у того же Н.Н. ребята из "Альфы" — концов не найдешь.


"Альфа" — какое знакомое слово… Не Фридман с Авеном, конечно, а 93-й, танки, Дом Советов, спирали Бруно, пьяные автобусы ментов на улицах…


— "Альфа" — это "Альфа",— соглашаюсь я.— Но ведь не Альфа и Омега, верно?


— Ладно, не лей — Библию мы читали,— говорит он беззлобно и толкает дверь.



"Пушкин — это тип русского человека в его развитии, каким он явится, быть может, через двести лет".


Н.В.Гоголь

ИЗБРАННОЕ



ЮНОСТЬ


Может быть, юность закончится,


но не уйдет никуда:


будто бы домик окончатый,


старый — стоит у пруда.


Стоит окликнуть по имени —


иней оплавится звёзд.


Сказкою стали любимые,


грустью опавших берёз.


Наглухо дверь заколочена,


медленно стынет вода...


Юность — отечество, отчество! —


где же мы были тогда?


ВЕСЫ (блюз)


Ветер несёт


обгоревшие листья,


ветер несёт


облака, холода.


Осень лишь снится,


жёлтая птица.


Вечное "нет", вечное "да"...


Ветер несёт


отрешённые лица


по бесконечным твоим городам.


Вечное "да".


Я ухожу


из руин листопада,


дымом костров


занавешен мой след.


Может, так надо.


Может, не надо.


Вечное "да", вечное "нет"...


Я ухожу.


Осень кружится рядом


и незнакомый рисует портрет.


Вечное "нет"...


СКОРПИОН


И — на выдохе, вдаль: "Исполать!"


Укрываясь туманом белесым,


сиротливо прижались поля


к полосе облетевшего леса.


В смутном слепке холодных небес


весь пейзаж отражен и уловлен.


Знать, пора вспоминать о себе.


Знать, пора. Только некого вспомнить.


Вот — летят эти гончие дни,


вот — дымит над полями печаль,


да еще смутный запах осенний


понимания и всепрощенья.


И уже расплетается нить,


но спасения нет. Вот и жаль.


СТРЕЛЕЦ


Всё это — промежуточное время,


всё — пауза, отсутствие музыки,


умение свободы ничего:


и небо, огибающее Кремль,


и эхо о двунадесять языцех,


и колокол примолкший вечевой,


и звёзды за двуглавыми орлами,


и золото над Божьими рабами,


отселе собиравшими страну


(собравшими — и даже не одну,


а сколько? — неслиянны, нераздельны...),


где в поле одинок прохожий воин.


Отпущены по циферблату стрелы


и прочь летят, калеча всё живое.


РАК


"...quando yo me muera"


F. G. Lorca


Когда я умру,


травы изумруд


не станет беднее,


но станет богаче,


и будет всё так,


и не будет иначе,


когда я умру.


Ты это услышишь,


ты это узнаешь,


под самые крыши


поднимутся стаи,


а то, чем ты дышишь,


цвета потеряет,


когда я умру


ОСМЫСЛЕНИЕ


Синеватое слово заката


не сказано.


Только — вдох,


недолгий и тихий, как майские сумерки,


которые умерли


на перекрестке любви и фантазии


(пауза)


прочерк и даты —


словно бы вход


в дробную мерность.


Химерам


Евразии


перебивают


Уральский хребет.


Перейти на страницу:

Все книги серии Газета День Литературы

Похожие книги

Ислам и Запад
Ислам и Запад

Книга Ислам и Запад известного британского ученого-востоковеда Б. Луиса, который удостоился в кругу коллег почетного титула «дуайена ближневосточных исследований», представляет собой собрание 11 научных очерков, посвященных отношениям между двумя цивилизациями: мусульманской и определяемой в зависимости от эпохи как христианская, европейская или западная. Очерки сгруппированы по трем основным темам. Первая посвящена историческому и современному взаимодействию между Европой и ее южными и восточными соседями, в частности такой актуальной сегодня проблеме, как появление в странах Запада обширных мусульманских меньшинств. Вторая тема — сложный и противоречивый процесс постижения друг друга, никогда не прекращавшийся между двумя культурами. Здесь ставится важный вопрос о задачах, границах и правилах постижения «чужой» истории. Третья тема заключает в себе четыре проблемы: исламское религиозное возрождение; место шиизма в истории ислама, который особенно привлек к себе внимание после революции в Иране; восприятие и развитие мусульманскими народами западной идеи патриотизма; возможности сосуществования и диалога религий.Книга заинтересует не только исследователей-востоковедов, но также преподавателей и студентов гуманитарных дисциплин и всех, кто интересуется проблематикой взаимодействия ближневосточной и западной цивилизаций.

Бернард Луис , Бернард Льюис

Публицистика / Ислам / Религия / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза