Газета День Литературы # 96 (2004 8)

— Не зря отец и мать звали меня... Им теперь стыдно... Теперь они будут ласкать, любить меня там... На земле они не успели... Алик, положи меня в Водопад и отпусти к ним!.. Это моя последняя воля!..

О, Боже!..

...Какая-то страшная, древняя тайна священной Черешни и коралловой Эфы опять встала передо мной...

Опять вспомнил я древнюю миниатюру, где три эфы забавляются смертельно, сладострастно сплетаются с царем Дарием Гуштаспом I.

И одна из Эф вьется, выходит у Царя изо рта... Как она попала в рот Царю? Как она теперь, спустя тысячи лет, попала в горло возлюбленной умирающей моей?..

Вот тайна!..

...Я бросаюсь к Гуле и пытаюсь сделать ей искусственное дыхание, обнимаю ее и горячо дышу в ее рот, касаюсь губами своими губ ее...

Но она мертвая уже... Тяжкая... Далекая... Непослушная...

И я вспоминаю слова локайца-пастуха там, у Черешни: "Смерть приходит через пять минут..."

Пять минут прошли... Она уже мертвая... Черная, как обугленная, от молниеносного царского древнего огня-яда, яда, яда Эфы...

Я не знаю, как закрывать обвялые, уже нездешние глаза усопшим. Да если бы и знал — не мог бы...

И Гулины потухшие изумруды открыто, безвольно, протяжно, изумленно, виновато глядят на меня...

Тогда я тихо, бережно, нежно, как несколько часов назад в любовном Водопаде, поднимаю ее, и несу к Водопаду, и опускаю ее в Водопад, который уже смерть...

Она уже не слышит, не чует Водопада...

И она быстро уходит в пенных водах.

И она уходит в подземелье, откуда никто никогда не возвращался, и где в бездонном озере усопших ее, сироту, виновато ждут ее отец Гирья Гуштасп Сарданапал и мать Гульсум Ашурбанипал — потомки великих ассирийских царей, которые любили только друг друга и за это попали в ад...

О, Господь мой! Но за что эта девочка поплыла в ад?..

А?..

...Но современный безвестный мудрец-суфий Ходжа Зульфикар говорит: "Рядом с огромными вратами в Ад есть тайная калитка в душистый Рай!"

Но суфий Ходжа Зульфикар говорит: "Ад необъятен, но он всего лишь провинция, окраина Рая..."

Да...

И я вспоминаю эти слова суфия. Словно они могут мне помочь в эту ночь...

Но ничто не может мне помочь в эту ночь...

и в другие дни и ночи, когда я вспоминаю Гулю, Гулю Сарданапал, первую возлюбленную мою...

...Тут кровь пошла из раны моей свежерубленной, и яростная боль до самых костей — а их в человеке 248 — пронизала всю плоть мою...

И эта кровь, и эта боль спасли меня тогда...

И не дали мне уйти вслед за возлюбленной моей...

Да!.. Я потом ушел за ней!.. Потом!..

...Вот тогда судьба моя страшно переплелась с судьбой древней священной коралловой Эфы...

Этой любимицы-потаковницы? и любовницы? и убийцы?.. древне-персидских Царей...

Не знаю, не знаю...

Тогда я еще не знал всей тайны...

Но это было только начало...

Но это было начало моей гибели...

С того дня коралловая Эфа надолго ушла из моей жизни, как река Фан-ягноб уходит в глухое подземелье на три километра...

Но потом она пенно и страшно выйдет, вырвется из-под земли...

Как моя коралловая Эфа...

Вдруг!..

...Сова прилетела из ночи и стала биться плескаться крыльями о замерзающий Водопад.

Она пила из Водопада и далеко разбрасывала льдинки крыльями...

Словно не давала Водопаду превратиться в Ледопад...

Илья БРАЖНИКОВ ЗАОБЛАЧНАЯ БИТВА Отрывок из романа "Сон в седьмой комнате, или Сказка про белого бычка"

Ветер всё нарастал. Он дул с воем, порывами, и порывы его раз от разу становились всё сильнее. Мириады облаков уже промчались над лесом; солнце проглядывало, но заслонялось снова. В лесу стоял шум: ветер выл, старые деревья шатались, вспоминая в своих последних снах про родимый хаос — время, когда не было комнат, когда не было ещё ничего, кроме Неба, Земли, Ветра и тысячи семян. Молодые деревья шевелились от ужаса, который нагонял Ветер, они предчувствовали бурю будущего. Ветер никому не давал покоя: валил сосны, гнул берёзы и осины, сбивал ночных птиц, будил своим воем дрожащих и прячущихся зверей. Постепенно становилось ясно, что Ветер уже не стихнет, пока не кончится Последняя Ночь.

В лесу появилась лунная пыль. Она падала с болезненно пожелтевшего неба, словно снег, и с ней в комнаты приходила странная тишина. Пыль ложилось толстым горчичным настом на грязные холмы, на стволы и ветви деревьев, засыпала звериные норы, заносила пни и коряги.

Следом за лунной пылью в лесу появились эмигранты из снов. Они были взволнованны, возбуждены и явно застигнуты врасплох. Они стряхивали с себя жёлтую пыль и несли чёрную весть:

— Серебряной комнаты больше нет!

— Лунная пыль заполнила всю Оловянную комнату!

— В Свинцовой комнате обитатели сходят с ума!