Газета "Своими Именами" №10 от 05.03.2013

Вы помните, товарищи, что советская власть, издавая ранее какие-либо важнейшие законы, всегда делала оговорку, что они вводятся действием «впредь до окончательного разрешения их Учредительным собранием». Это было ещё до тех пор, когда трудовые массы верили и надеялись, что Учредительное собрание явится выразителем их подлинных интересов и мнений. Теперь же, после того как правоэсеровское большинство хотело использовать Учредительное собрание в контрреволюционных целях, трудящиеся массы знают и хотят знать только одно истинное трудовое Учредительное собрание — это свои советы, верховный орган революционного пролетариата — Совет народных комиссаров. Ясно, что приведенная оговорка к декретам теперь уже не может быть ничем оправдана, она совершенно устарела, отошла в область преданий, как отошли от революции и те партии, которые хотели подделать народную волю в Учредительном собрании. Предлагаю предложение голосовать.

(Предложение принимается без прений... Результаты, голосования встречаются шумными аплодисментами.)

Позвольте мне ещё внести и другую поправку — предложить вам принять предложение о новом обозначении верховной революционной власти. Ранее она, как вам известно, называлась: «Временное рабочее и крестьянское правительство». Теперь, когда не только в России, но и во всем мире побеждает революция трудящихся масс, когда мы призваны непосредственно к закреплению нового государственного строя путем новых основных законов и организации на основании их всей социальной жизни, мы должны откинуть слово «Временное» и впредь именовать нашу верховную власть «Рабочим и крестьянским правительством Российской советской республики». (Долго несмолкаемые, бурные аплодисменты. Принимается без прений.)

КУЛЬТУРА И КУЛЬТПАСКУДСТВО

ВОР У ВОРА БУТЫЛКУ УКРАЛ

(Окончание. Начало в №№6,8)

Наконец, добрался критик Сарнов и до Солженицына. Казалось бы, чего им делить-то? Оба лютые антисоветчики, лжецы и клеветники; для обоих Россия – тюрьма; оба ненавидят Сталина, Горького, Шолохова, почти всю советскую литературу; один во время войны рассылал с фронта письма, в которых поносил Верховного Главнокомандующего, второй на того же Верховного измышлял слюнявые эпиграммы; оба одержимы страстью поглощения бумаги; оба лаются самым похабным образом, первый: шпана... бездари... плюгавцы... плесняки... собака... шакал... баран... обормот... хорёк... скорпион... и т.п., второй: чучело... слюнтяй... г... о... г... к... г....ед... и т.п.; в своём всеохватном вранье оба используют один и тот же убогий прием, у первого об ужасах советского времени свидетельствуют один врач... один офицер... одна баба... две девушки... водопроводчик... молодой узбек и т.п., у второго - один писатель... один журнал... одна знакомая... одна приятельница... и т.п.

Мало того, порой Сарнов просто даёт вариант на заданную Солженицыным тему. Вот он пишет об известном «Деле Кравченко». Этот хлюст в 1949 году перебежал на Запад и стал там вещать о порядках в наших лагерях. Одна французская газета обвинила его в клевете. Он подал в суд. В ходе процесса один свидетель со стороны Кравченко, сидевший в наших лагерях, упомянул, что в камерах было тесно. Что ж, вполне возможно. Но его спросили, как это выглядело конкретно. Он сказал: в камере размером в 40-45 кв. метров находилось человек 150-200.

И Сарнов пишет: «Адвокат разводит руками: абсурдность показаний очевидна... Не может западный человек вообразить, что в камеру размером в 40-50 кв. метров можно было запихнуть 150-200 человек». Западный человек... Запихнуть, чтобы они там впритирку стоймя стояли какое-то время, не знаю, может быть, кому-то и удалось бы, но ведь речь-то идёт о том, что арестанты жили в этой камере, т.е. ели, спали, справляли нужду и т.д. Именно об этом и говорил свидетель: «Они лежали там все на полу…». Уж это никак невозможно, если только не укладывать один ряд спящих на другой до самого потолка. Но ведь такого-то не было, это-то невозможно. «Когда, - продолжал свидетель, - кто-нибудь пытался повернуться на другой бок, то повернуться должны были все двести человек». Сарнов заключает: «Вообразить такое западный человек не в состоянии и в зале раздаётся смех». Опять западный! Да и восточный не может. А может только человек, одуревший от антисоветчины.