Газета "Своими Именами" №19 от 08.05.2012

Радищев явился провозвестником русских революций и бунтов, но он не начинал свой путь с проповеди народного восстания: прежде надо показать Россию, надо взглянуть окрест. Через 50 лет эту мысль сформулирует другой великий классик Николай Гоголь одной фразой: «Русь, куда несёшься ты? Дай ответ!» - вопрошал он, а позже и многие другие писатели и мыслители. Но нет ответа на этот главный вопрос в нашей стране до сих пор. «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лайя» стоит перед теми, кто стремится ответить на этот вопрос, и имя ему одно - Страх перед властью!

Радищев Александр Николаевич (1749 - 1802 гг.). Русский мыслитель и писатель. Основные его произведения: ода «Вольность» (1783), повесть «Житие Ф.В. Ушакова» (1789), философские сочинения и, конечно, главное произведение: «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790). Случайно прорвавшись через цензуру, книга получила широкую огласку, но, попав на стол императрицы (Екатерина II: «Радищев бунтовщик хуже Пугачева!»), подверглась сожжению, а её автор - аресту и преследованиям, которые в конечном итоге привели к самоубийству. Но какие бы запреты ни были, джин был выпущен из бутылки и пошёл гулять в переписке, но только в 1905 году появилось первое печатное издание.

Радищева можно было заточить в Петропавловскую крепость. Приговорить к смертной казни и довести до грани помешательства месячным промедлением с казнью, затем, натешившись муками заключённого, отменить первый приговор, сослать на край света в Илимск, а по истечении срока ссылки всё ещё держать под надзором исправников в калужской деревеньке Немцово, но исторический подвиг его был свершён. Детище его ума и сердца, его книга начала свой путь сквозь время, обличая крепостничество во всех его видах и проявлениях, возмущая умы против несправедливости... «О! горестная участь многих миллионов! Конец твой сокрыт ещё от взора и внучат моих...» - трезво говорил он в «Путешествии».

«Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена стала...», - сказал о себе автор устами героя, писателя-путешественника. Из новой столицы в старую выехал, он и то, что увидел, видим и мы сегодня - русский идёт повеселиться в кабак и, найдя повод, «скоро начинает спор или битву». Путешественник предаётся воспоминаниям и прямо говорит о всегдашней готовности народа к «битве» отнюдь не кабацкого свойства. «Бурлак, идущий в кабак, повеся голову, и возвращающийся обагрённый кровию от оплеух, многое может решить доселе гадальное в истории российской».

Да, будущее гадательно, но его может решить бурлак, «обагрённый кровию»....

Каждым новым впечатлением поездка будет возмущать и крепить созревшее до поездки гражданское негодование путешественника, едущего по стране узаконенного беззакония.

Вот вам «потёмкинская деревня» Тосно: «Поехавши из Петербурга, я воображал себе, что дорога была наилучшая. Таковою её почитали все те, которые ездили по ней вслед государю. Такова она была действительно, но на малое время...».

Далее следуют многие главы, из которых мне приглянулась «Спасская Полесть». Из неё можно узнать, что уже в те времена был полный букет «прелестей», который благоухает и сегодня. Крышевание, делёж, взяточничество, «неподкупные суды» и прочее.

«- Вот, жена, - говорил мужской голос (присяжный из Новгорода. - В.К.), - как добиваются в чины, а что мне прибыли, что я служу беспорочно, не подамся вперёд ни на палец. По указам велено за добропорядочную службу награждать. Но царь жалует, а псарь не жалует. Так-то наш г. казначей; уже другой раз по его представлению меня отсылают в уголовную палату. Когда бы я с ним был заодно, то бы было не житьё, а масленица.

- Знаешь ли, Клементьич, за что он тебя не любит? За то, что ты промен (плата, взимающаяся при обмене денег, по-нынешнему процент. - В.К.) берёшь со всех, а с ним не делишься».

В этой же главе вы узнаете о «неподкупности» наших судов и о наездах на граждан, которых неправедно обвиняют в уголовщине, чтобы их разорить. «Возможно ли, говорил я сам себе, чтобы в столь мягкосердное правление, каковое ныне у нас, толикие производилися жестокости?» А далее аллегорический сон, приём, которым пользовались многие писатели как до А. Радищева, так и после него: «Возмущённые соки мысленно стремилися мне, спящему, к голове, и тревожа нежный состав моего мозга, возбудили в нём воображение. Несчётные картины представились мне во сне... и вот что я грезил...». Удивительно, но даже более чем через два века картины - как реальные.

Во сне Радищев видит две противостоящие картины: реальное положение вещей и - «На обоих глазах бельма, - сказала странница, - а ты столь решительно судил о всём. - Потом коснулась обоих моих глаз и сняла с них толстую пелену, подобну роговому раствору.

- Ты видишь, - сказала она мне, - что ты был слеп, и слеп все совершенно. Я есмь Истина...».

Здесь же есть хорошее предшествие к истине: «Некая невидимая сила нудила меня идти пред нее, хотя все меня окружавшие мне в том препятствовали, делая даже мне насилие».