Газета "Своими Именами" №22 от 27.05.2014

Я видел, как она, плача, укладывала мертвое, непослушное тело на телегу, как ей помогала другая женщина. Телега, скрипя, тихо уехала...

Я подошел к помогавшей женщине...

“Что это, мужа нашла?”.

Женщина посмотрела на меня тяжелым взглядом. “Мужа,” - ответила и пошла прочь.

Зашел в лавку. Продавец - пожилой, благообразный старичок. Разговорился. “Да зачем же нас огнем встретили? Ведь ничего бы не было! Пропустили бы, и всё”. - “Поди ж ты, - развел руками старичок... - все ведь эти пришлые виноваты - Дербентский полк и артиллеристы. Сколько здесь митингов было. Старики говорят: пропустите, ребята, беду накликаете. А они всё одно: уничтожим буржуев, не пропустим. Их, говорят, мало, мы знаем. Корнилов, говорят, с киргизами да буржуями. Ну, молодежь и смутили. Всех наблизовали, выгнали окопы рыть, винтовки пораздали... А как увидели ваших, ваши как пошли на село, бежать. Артиллеристы первые - на лошадей, да ходу. Все бежать! Бабы! Дети! - старичок вздохнул. - Что народу-то, народу побили... невинных-то сколько... А из-за чего всё? Спроси ты их...” [...]

Вечером, в присутствии Корнилова, Алексеева и других генералов, хоронили наших, убитых в бою.

Их было трое.

Семнадцать было ранено.

В Лежанке было 507 трупов. [...]

Пришли в ст. Плотскую, маленькую, небогатую. Хозяин убогой хаты, где мы остановились, - столяр, иногородний. Вид у него забитый, лицо недоброе, неоткрытое. Интересуется боем в Лежанке.

“Здесь слыхать было, как палили... а чевой-то палили-то?”.

“Не пропустили они нас, стрелять стали...”.

По тону видно, что хозяин добровольцам не сочувствует.

“Вот вы образованный, так сказать, а скажите мне вот: почему это друг с другом воевать стали? из чего это поднялось?” - говорит хозяин и хитро смотрит.

“Из-за чего?.. Большевики разогнали Учредительное собрание, избранное всем народом, силой власть захватили - вот и поднялось”. Хозяин немного помолчал. “Опять вы не сказали... например, вот, скажем, за что вот вы воюете?”.

“Я воюю? - За Учредительное собрание. Потому что думаю, что оно одно даст русским людям свободу и спокойную трудовую жизнь”.

Хозяин недоверчиво, хитро смотрит на меня: “Ну, оно, конечно, может, вам и понятно, вы человек ученый”.

“А разве вам не понятно? Скажите, что вам нужно? что бы вы хотели?” - “Чего?., чтобы рабочему человеку была свобода, жизнь настоящая и к тому же земля...” - “Так кто же вам ее даст, как не Учредительное собрание?”.

Хозяин отрицательно качает головой.

“Так как же? кто же?”.

“В это собрание-то нашего брата и не допустят”.

“Как не допустят? ведь все же выбирают, ведь вы же выбирали?”

“Выбирали, да как там выбирали, у кого капиталы есть, те и попадут”, - упрямо заявляет хозяин.

“Да ведь это же от вас зависит!” - “Знамо, от нас, - только оно так выходит...”

Минутная пауза.

“А много набили народу-то в Лежанке?” - неожиданно спрашивает хозяин.

“Не знаю... много...”. [...]

Мы прошли Ирклиевскую - идем на Березанскую. [...]

У маленького хуторка думаю получить подводу. Встретил товарища. Вошли во двор. Посреди стоит испуганная женщина...

“Хозяин дома?”.

“Нема”, - лепечет она.

“Где же он?”. - “Да хиба ж я знаю, уихал”.

Объясняю, что мне надо. Женщина от перепуга не понимает.

“Коней моих возьмете... так что я делать буду”, - вдруг плачет она.

“Да не возьму я коней. Мне довести убитого надо. Давай телегу, сама садись, поедем с нами...”.

Вместе запрягаем лошадей. На двор вбегает другая женщина, рыдая и причитая: “Та як же можно, усих коней забирают...”.

Я пошел узнать, в чем дело. На соседний двор въехали кавалеристы, стоят у просторного сарая, выводят из него лошадей. Около них плачет старуха, уверяя, что это кони не военные, не большевистские, а их, крестьянские...

“Много не разговаривай!” - кричит один из кавалеристов.

Я пробую им сказать, что кони действительно крестьянские.

“Черт их разберет! здесь все большевики,” - отвечает кавалерист.

Они сели на своих коней, захватили в повода четырех хозяйских и шумно, подымая пыль по дороге, поехали к станице.

У ворот, согнувшись, плакала старуха: “Разорили, Господи, разорили, усих увели...”.

Я уложил на телегу князя, взял с собой хозяйку и поехал. При въезде в станицу лежали зарубленные люди, все в длинных красных полосах. У одного голова рассечена надвое.

Хозяйка смотрит на них вытаращенными, непонимающими глазами, что-то шепчет и торопливо дергает вожжами.

По улицам едут конные, идут пешие, скрипят обозные телеги. По дворам с клохотаньем летают куры, визжат поросята, спасаясь от рук победителей. [...]

Расставили в степи караулы. Ветер пронизывает насквозь. Нашли маленький окопчик. Две смены залезали туда, а часовой и подчасок ходят взад и вперед в темноте большой дороги. Ветер гудит по проволоке и на штыках...

Новая смена. Старая спряталась в окопчике. Четыре человека скорчились, плотно прижавшись. Тепло. Тихий разговор.

“Слыхали? Корнилов приказал старым казакам на площади молодых пороть?” - “Ну? за что?” - “За то, что с большевиками вместе против нас сражались” - “И пороли?” - “Говорят, пороли”. [...]