Газета "Своими Именами" №3 от 07.09.2010

Уже утром здание Московского областного суда гудело встревоженным ульем. Человек до ста пятидесяти, скопившиеся в холлах, множество журналистов, десятки телекамер - все это сгрудилось у входа в зал и нетерпеливо ожидало завершающей стадии судебного процесса: вынесения присяжными заседателями вердикта. Кто нервно бродил по широким просторам богато отделанных холлов, кто собирался в небольшие группы, обсуждая возможные решения суда, а кто тихо молился, приткнувшись в уголках или у громадных окон, что впускали с улицы непривычно студеный ветер. Все напряжены и взволнованы. Всех не оставляет чувство, что те двенадцать человек, что будут сейчас решать судьбу подсудимых, как делегаты от народа, призваны не только определить участь обвиняемых, но и проявить состояние самого народа, поручившего им эту миссию. Честь или бесчестие, совесть или бессовестность, неподкупность или продажность - что пересилит в народе здесь и сейчас, то останется как преобладающая доминанта на многие-многие годы. Именно это взвешивалось в тот момент на весах Фемиды в Московском областном суде.

Человек пятьдесят, в числе которых и мы, журналисты, наравне с родственниками в первую очередь были допущены в зал, остальные продолжали нервное недреманное дежурство в коридорах. Судья пригласила через секретаря присяжных заседателей и огласила им тридцать девять вопросов, на которые народные судьи должны дать ответы в своём вердикте. После этой длительной процедуры с многократно повторяющимися в вопросах формулировками из обвинительного заключения, судья Пантелеева приступила к напутственной речи, предупредив, что речь её продлится не менее трех часов. Так оно и вышло. Правда, то была речь не судьи - объективного, беспристрастного, всеобъемлющего доводы обвинения и защиты – то была речь то ли ещё одного прокурора, всеми неправдами отстаивающего обвинительное заключение, то ли ещё одного самого страстного, напористого и наглого личного посланника-адвоката Чубайса, потому что многочасовое напутственное слово судьи Пантелеевой это один сплошной обвинительный пафос, густо замешанный на обвинительном заключении следствия, аргументов, измышлений, доводов и откровенной лжи, что десять месяцев представляла сторона Чубайса при полном уничижительном игнорировании всех основных бесспорных доводов и доказательств защиты. Судья Пантелеева час за часом освежала в памяти присяжных заседателей все основные узлы процесса, причем доводы защиты представлялись в изрядно потрепанном, обкусанном и истерзанном виде, так, чтобы хилые, натянутые, как драный носок на грязную пятку, доводы обвинения на этом фоне выглядели весомей и солиднее.

По лицам присяжных невозможно было определить как воздействует на них судейская речь. Все были непроницаемы и бесстрастны. Не проскальзывало и тени каких-либо чувств, по которым можно было бы строить догадки о намерениях народных судей.

Инструкцией как заполнять вопросный лист наконец закончилась напутственная речь судьи. Посыпались возражения подсудимых, которые сравнивали судейский спич с готовым обвинительным вердиктом, особо возмущённые тем, что в многочасовой своей речи судья умудрилась опустить все доводы защиты. Но и у прокурора Каверина нашлись в огромном количестве возражения на речь судьи, судя по той увесистой стопке листков заранее напечатанного текста, что он держал в руке. То был длиннющий, начиная с ноября (!) 2009 года, перечень прегрешений подсудимых Квачкова и Миронова, регулярно, по заявлению государственного обвинителя, оскорблявших Чубайса, его соратников-потерпевших, судью и, конечно же, самого прокурора, Весь этот многостраничный донос Каверин требовал внести в напутственную речь и обратить на это внимание присяжных. Создавалось впечатление, что предусмотрительный прокурор в случае неуспеха обвинения на процессе заранее готовит подсудимым новое дело по части оскорбления чести, достоинства и деловой репутации всей своей честной компании. Судья привычно и скоро отказала в возражениях всем подсудимым, потом столь же стремительно удовлетворила возражения прокурора. Она торопилась управиться с вердиктом в рамках текущего дня.

В напряжённой тревожной тишине присяжные заседатели удалились в совещательную комнату для вынесения вердикта. На часах было 16.23. Публика повалила к выходу, где её с нетерпеливыми расспросами ожидали не попавшие в зал.

Началось долгое и мучительное ожидание исхода. Надо ли описывать чувства, охватившие в эти часы подсудимых. Что отсчитывали эти часы в их жизни? Последние глотки свободы перед пожизненным? Или первые шаги из-под дамоклова меча обвинения?..