Газета "Своими Именами" №3 от 07.09.2010

В седьмой раз подсудимых и публику позвали в зал в час ночи, без пяти час – если точнее. Закрылись двери зала. Приставы решительно отсекли от закрытых дверей всех непопавших. И вдруг к ужасу оставшихся ждать в холле рядом с судейской открылась комната и оттуда в коридор выступили шестеро крепких ребят в чёрной униформе с автоматами, в бронежилетах. Тюремный спецназ! Выход конвоя означал лишь одно: будут брать! пропали мужики! Отчаяние, подступившее к горлу, злость на присяжных, в долю секунды мелькнувшее: купили их или так сломали? - тут же подавленное в себе воплем: да какая разница! - празднуй теперь, Чубайс! торжествуй, иуда! И тяжёлый мерный топот коротких сапог спецназа, но не к дверям зала, нет! - к судебным приставам, проститься, руки пожать и на выход. Что?! Не нужны?! Выходит, оправдали!.. Но это знал или мог догадываться только тот, кто видел уходящий прочь тюремный спецназ, в самом судебном зале напряжение только нарастало. Петля, накинутая на шею подсудимым в седьмой раз, уже не терла и не давила, с ней свыклись. Получив от старшины присяжных вопросные листы, судья, скрежетнув зубами, с раздражением пробежалась по ним. Додавливать присяжных дальше она не решилась, сдалась. Старшина вышел к трибуне и стал зачитывать ответы присяжных на поставленные перед ними вопросы.

На первый вопрос «Доказано ли, что 17 марта 2005 года на Митькинском шоссе был произведен взрыв с целью прекращения жизни председателя РАО «ЕЭС России» А.Б. Чубайса?» присяжные ответили: «Да. Доказано». Голоса присяжных разделились так: семеро из двенадцати посчитали, что событие преступления доказано, но пятеро воспротивились, считая, что события преступления не было вообще, что это было не покушение на Чубайса, это была доказанная в суде имитация покушения. Получается, что коллегии присяжных заседателей не хватило всего одного голоса, одного-единственного, чтобы отвергнуть утверждение прокуратуры о всамделишном покушении на Чубайса! Если бы голоса присяжных разделились поровну, то суд вынужден был бы признать, что покушение на Чубайса – всего-навсего инсценировка, имитация, мнимое преступление.

Старшина присяжных продолжал читать чуть осевшим от волнения голосом: «Доказано ли, что Квачков, Яшин, Найденов и Миронов участвовали в преступлении?». И, глянув в ответ, произнес: «ДА. ДОКАЗАНО». Зал глухо охнул. Видно было, как оперлась на впереди стоящий парапет мать подсудимого Ивана Миронова, как побелели скулы у отца Александра Найденова. Беспомощно заоглядывались адвокаты защиты. Это то, что успел уловить, выхватить взгляд, то, что закрепило сознание. Самое удивительное, что я не видела лиц самих подсудимых, да просто потому что не решилась глянуть в их сторону, не хватило меня на то. Ведь если уж моё сознание тут же переплеснулось через край отчаянным воплем «За что?! Да что это творится?!», каково было их бедной душе услышать это! Но окраинное не зрение даже, сознание ухватило всё же их твёрдые, жёсткие лица. Непроницаемые. Без малейшего набежавшего облачка на них. Как стояли, так и продолжали стоять, не выдавая своих чувств. Всё это уложилось в какую-то секунду. Уже в следующий миг старшина присяжных спиной, он стоял за трибуной спиной к залу, ощутив холод ужаса зала, поспешил уточнить торопливо: «ДА. ДОКАЗАНО. – ТРИ. НЕТ. НЕ ДОКАЗАНО. - ДЕВЯТЬ».

В зале всё это время царила тишайшая тишина, но и в этой тишине слышно стало, как в один миг всё переменилось вдруг – угрюмость и разочарование сменились ликованием и радостью, люди молча, ликующе переглядывались, благодарно взглядывали на присяжных, по некоторым лицам катились слезы. ОПРАВДАЛИ! Таков был главный смысл этого ответа.

А старшина продолжал читать вопросы о причастности теперь каждого из подсудимых к событию на Митькинском шоссе. И у Квачкова, и у Яшина, и у Найденова – у всех был один и тот же счет: трое присяжных считали их причастными и виновными, а девять народных судей признавали непричастными и невиновными. Когда дело дошло до последнего подсудимого – до Ивана Миронова – все в зале уже как-то расслабились, полагая, что и тут не будет обвинения, ведь доказательств его причастности прокуратура не представила вообще. Невоенный человек, не умеющий ни стрелять, ни взрывать, кого не опознал ни один свидетель, на кого не указала ни одна экспертиза, у кого от безысходности прокуратура признала вещдоками травматический пистолет и паспорт, уж он-то каким боком может быть признан виновным на фоне всеобщего оправдания военспецов. Однако старшина, немного запнувшись, произнес: «ДА. ДОКАЗАНО. – ПЯТЬ. НЕТ. НЕ ДОКАЗАНО. – СЕМЬ». Зал снова глухо охнул. Сказанное было похоже на недоразумение, но это был вердикт присяжных. В этот миг стало понятным, для чего так долго просили присяжных уяснить вердикт, под чей приговор ломали и уламывали коллегию. В этот миг стала понятной до конца политическая цель процесса.