Газета "Своими Именами" №30 от 24.07.2012

Эти «толерантные» письмена сохранил писатель-публицист Николай Кузьмин в своей последней книге-реквиеме «Чёрные тюльпаны перестройки». Как и горький перечень первых жертв горбачёвщины-ельцинизма среди московских писателей и поэтов, чьи особо чувствительные души не выдержали смрадного дыхания «перевёртышей»-подлецов из своей же среды. Не осилили они, интересам народа преданные, смириться с торжествующим сионо-фашизмом, уже в открытую обгаживающим даже наше, великой кровью и самоотверженностью завоёванное право на Победу в Великой Отечественной. А после расстрела Дома Советов, когда ельцинские «правильные пацаны» развернули уже катастрофическую для страны грабиловку, когда в закупленных «денежными мешками» СМИ «пели и плясали» только диссиденты, — стали добровольно уходить из жизни достойнейшие совсем иной участи. Н. Кузьмин: «Поэт Юлия Друнина всю войну отпахала фронтовой медсестрой, вытаскивая раненых с поля боя.

«Я только раз видала рукопашный.

Раз наяву и сотни раз во сне…

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне».

…Лауреат множества советских премий, депутат Верховного Совета, чьи стихи, взгляд на мир помогали жить миллионам, кончила жизнь самоубийством».

Н. Кузьмин:«За два дня до расстрела Дома Советов я в группе москвичей прорвался через оцепление мордоворотов к обречённому зданию. Там сутки напролёт дежурили патриотически настроенные жители столицы (впрочем, много было и приезжих). Я встретил Бориса Примерова. Он провёл здесь уже пять суток… Пережитый ужас убил поэта. Перед тем, как наложить на себя руки, он написал замечательное стихотворение «Молитва».

Не вынес душевных мук фронтовик Вячеслав Кондратьев, автор замечательной повести «Сашка». Он выстрелил себе в сердце из старого нагана.

Безжалостная смерть настигла писателя Акрама Шарипова в такси, когда он мчался на вокзал встречать прах своего командующего генерала армии И. Черняховского. Литовские фашисты осквернили могилу командующего Прибалтийским фронтом. Гроб с телом прославленного военачальника, погибшего от рук «лесных братьев», был выброшен из земли… Предстояло перезахоронение героя в Москве. А. Шарипов не доехал до вокзала — остановилось сердце».

Я же помню, какое губительное для сердца недоумение испытал известный литературный критик Александр Коган, с которым у меня были дружеские отношения.

— Лиля, ничего не понимаю! Что происходит? Мне позвонили из какого-то еврейского центра и предложили ежедневно обедать в спецстоловой. Как фронтовику. Я спросил: для кого этот обед предназначен? Ответили, что только для ветеранов-евреев. «Спасибо, — сказал, — я в окопах сидел и воевал вместе с русскими, белорусами, татарами. И для меня это особое еврейское питание оскорбительно».

— А. Коган был намного проще,

Чем вам порой казалось всем…

— так начал он сходу наговор мне по тому же телефону очередного экспромтного стихотворения… До дна души преданный памяти молодых поэтов, погибших на войне, вскоре он умер, не дособирав очередной сборник.

Н. Кузьмин: «А вот потрясающее сообщение о поступке старого фронтовика, тоже, как и мои знакомые, не вытерпевшего унижений, но расставшегося с жизнью необычным способом.