Газета "Своими Именами" №46 от 13.11.2012

Д. Саввин  («Новый Петербургъ», №38 за 2012 г.) назвал свою статью «А не пора ли атеистам закрыть свой рот?». Эта статья лишнее подтверждение того, что с атеистами не надо спорить. У атеистов больше задействовано левое полушарие мозга. Желая доказать, что государственная религия обеспечивает благополучие государства, автор не нашёл ничего лучшего, чем взять в доказательство своей позиции Северную Корею, Албанию и Финляндию. Первые две страны – «светские», а в Финляндии государственная религия – лютеранство. Поэтому, мол, Финляндия –  благополучная страна. Была я в Хельсинки и в Пори. Посетила различные храмы (конечно, и православный). Днём  во всяком случае они всегда пустые, водят туда туристов. Финны не лбом бьют, а трудятся, у них чистота и порядок. Отсюда и благополучие. А вот царская Россия была православной страной. Официально. Вся Россия была в золотых куполах. Молились денно и нощно. А в глазах всего мира она была дикой страной. Страной, где народ был лишён образования, света и знаний, где до второй половины XIX века существовало рабство. Скольких несостоявшихся лемешевых, козловских, щепкиных, есениных, шевченко погубило крепостное право, и всё с благословения церкви. А во Франции крепостное право было отменено еще в середине XIV века. Русские крестьяне получили свободу практически одновременно с неграми. Да и какая это была свобода: «Народ освобождён, но счастлив ли народ?».  Бог не жаловал Россию. Цари всегда кончали страшно. А народ, измученный нищетой, проигранными крымской и японской войнами, шедший с молитвой к православному царю, чтобы  выслушал его, помог, 9 января окропил своей кровью снег. А Ходынку забыли? Так что благополучие страны и народа зависит не от количества церквей, а от чего-то совсем другого. Может, «ваххабитам от религии» пора закрыть рот?

Галина Знаменская

НА ПУТИ К ОДИЧАНИЮ

Пророчество «Старины» ШЭ

«Обилие ученых свидетельствует либо о расцвете культуры, либо о её упадке. Смотря по тому, что понимать под учеными». Пожалуй, эту фразу из фантастической повести Лао Шэ, выдержанной в сатирическом стиле, следует выбить перед входом в каждый университет и институт страны. Вот уж в чём в чём, а в этом аспекте жизни «старина» Шэ (Лао - старый приятель по-китайски) попал прямиком в яблочко. Непросты его “Записки о кошачьем городе”, ох как непросты, несмотря на то, что написаны в далеком 1932 году...

Суть данной повести вроде бы незатейлива - китайский космонавт попадает на Марс, где обнаруживает цивилизацию марсиан, похожих на кошек. Цивилизацию с древней историей, поэзией и культурой, Цивилизацию с поголовной грамотностью и обилием ученых...

Только вот на поверку оказывается, что кошачья поэзия - это не более чем набор «красивых слов без всякой мысли», вроде такого: «драгоценный живот». Кстати, это произошло от поголовной наркотизации населения “дурманными листами”, после чего физический труд был в городе забыт... А наука... Что может наука без практики? Для тех, кто «изучал» машины, не построена промышленность, кто «изучал» торговлю, высший удел - быть лоточником, для тех, кто «изучал» сельское хозяйство, тупое выращивание дурманных деревьев. И, как результат, через двести лет (настоящее время по повести) выясняется, что всеобщая грамотность достигается однодневным обучением в школе-университете, где нет даже экзаменов, в которую ходят «не учиться, а получать диплом». У кого есть деньги и связи – тот после получения образования становится чиновником, все остальные – быдлом, которые за пару листов дурман-дерева могут убить кого угодно. Финал кошачьего государства был быдлячий, как и его жизнь. Внутренняя революция без цели (читай, оранжевая) наложилась на внешнее вторжение лилипутов. Те были существами прагматичными и попросту вырезали всех людей-кошек без особого разбора.

Когда я, Алексей Улитин, семилетний первоклассник, прочитал повесть в первый раз, сидя в читальном зале детской библиотеки в далеком 1988 году, то лишь пожимал плечами, улыбаясь сказочности сюжета, и списывал всё на «китайский колорит», но вот сейчас я, которому пошел тридцать второй год жизни, думаю иначе. И уже не смеюсь. Мне страшно!