Тут надо осветить эту фигуру поярче. Первое, что бросается в глаза при чтении сочинений Сарнова, это его необычайная то ли чувствительность, то ли взвинченность, то ли истеричность, то ли просто трусость. Ну смотрите
И вот при всём этом, в ошалелом состоянии витая в воздухе, критик всю жизнь одержим буйными страстями. Их три. Первая большая страсть – патологическая любовь к писчей бумаге. Честно признаётся:
В советское время эта страсть удовлетворялась слабовато, выходили у Сарнова книги не часто и были страниц по 200-300, ну от силы 350. Зато уж ныне, когда нет никакого контроля и цензуры, он развернулся! Вот книжечка «Скуки не было» - 700 страниц (41 печатный лист), и это только первая часть воспоминаний, вторую я не видел. Да уж наверняка не меньше. Затем одна за другой выскочили фолиантики в 600 страниц (38 п.л.), в 830 с. (43 п.л), 830 с. (43 п.л.), 1000 с. (52 п.л.), 1200 с. (62 п.л.). И всё каким форматом! И вот «Феномен Солженицына». Мне дала её посмотреть соседка по даче. Это 845 страниц. Правда, на 3/4 или даже 4/5 она, как и другие его книги, состоит из чужих текстов – от Льва Толстого да Валерии Новодворской. Но это не важно, главное, бумажная страсть удовлетворена полностью!
Кстати, Солженицын тоже был одержим этой страстью. «Раковый корпус» – 25 листов, «В круге первом» - 35 листов, «Арихипелаг» - 70, «Теленок» - 50, а там ещё необъятное десятитомное «Красное колесо», «Двести лет вместе» - 66,5 п.л. ...Сопоставимые объемы! Тут немалую роль играет ещё и мания величия: оба уверены, что всё ими написанное ужасно важно, бесценно и интересно для читателя. Так плодовиты бывают только гении и графоманы. Но гением на всю Ивановскую объявлен только один из них.
Примечательно, что при такой страсти к писанию Сарнов до сих пор не понимает некоторых простейших правил приличия в этом деле. Например, нельзя же ставить подряд, впритык одно за другим имена разных людей. А у него то и дело:
А какими словесами нашпигованы его тексты!..