Газета Завтра 13 (1217 2017)

Роман ли это в его каноническом, классическом виде? Не похоже. Сюжет, как и у Личутина, явно не главенствует. Скорее, это можно было бы считать сборником новелл, проповедей, словарей, притч. Как считает критик Валерия Пустовая: "Его можно читать одновременно как исповедь, травелог и притчу…". Но никуда не деться от единения всего текста, от связи всех этих разделённых веками событий, встреч и воспоминаний с северным святым Варлаамом Керетским.

Есть в романе просто перепечатки с сохранением старой орфографии с портала "Древнерусская литература", из древних северных книг — "Поведание от чюдесъ преподобного Варлаама Керецкого чюдотворца", есть его жизнеописание, но и в самых живых повествованиях о наших днях, о современных героях мы вновь и вновь встречаем ссылки на незримое влияние на все происходящие события северного святого. То герои добираются до Крестовых озёр, где находят заново отстроенную церковь и часовню, посвящённые преподобному Варлааму Керетскому, то само спасение изнемогших путешественников от гибели происходит по его небесному благословению. Откуда взялись силы выстоять на краю? "Может, это ещё одно чудо, явленное преподобным Варлаамом Керетским. Потом, через годы, узналось, что дни поминовения его пришлись именно на это время".

Герои в романе подобраны из разных времён, наш современник Григорий с товарищами-путешественниками соседствует с пареньком Колямбой из 30-х годов, который появляется и в наше время, напутствуя молодых бродяг, уже в виде древнего старика Саввина. Ещё один герой — сам Варлаам Керетский, русский святой из шестнадцатого века.

Роман разбит на множество мелких главок, от одной до десяти страничек, и каждая из них читается как отдельный рассказ. Иные и были опубликованы как рассказы в предыдущей книге автора "В сетях твоих". Сверстник Новикова, писатель Илья Кочергин, в своей рецензии на роман так и назвал его "пакетом рассказов, подвергшихся сварке, а затем многократной перековке, — как дамаск", но и он не отрицает, что в результате сварки у писателя получилось нечто цельное и единое, хоть и рассчитанное на медленное чтение.

Любители глотать сюжетные романы могут не браться за "Голомяное пламя", всё равно не дочитают. Но тот, кто получает удовольствие от хорошего текста, будет читать и перечитывать по нескольку раз. К примеру:

"Нет ничего в мире красивее, чем берег Белого моря. Словно медленный сладкий яд вливается в душу любого, увидевшего это светло-белёсое небо, эту прозрачную, как из родника, воду. Это серое каменное щельё, покорно подставляющее волнам своё пологое тело и благодарно принимающее лестную ласку воды. Эти громыхающие пляжи, усыпанные сплошь арешником — круглым камнем, который море катает беспрестанно, шутит с ним, играет, и в результате — не смолкаемый ни на минуту грохот, и думаешь невольно — ну и шутки у тебя, батюшко. Эти подводные царства, колышущийся рай, пронизанный солнцем, как светлый женский ситец — весенним взглядом. Этот лёгкий ветер с запахом неземной, водной свежести и отваги, и каждый знает теперь, что такое свежесть и отвага. Этот пряный шум соснового леса и удирающий от берега трусливый бурый зверь, кисельно плескающий жирным огузком. Эта радость бескрайней дороги, свободного пути к жизни, к счастью, к смерти…".

Не случайно, все критики, пишущие о Новикове, любят его цитировать для собственного удовольствия. Но, понаслаждавшись художественной мощью романа, признают его печальный трагический настрой от ощущения гибели всего того, о чём пишет Дмитрий Новиков. Исчезли уже старые деревни, большие двухэтажные поморские дома, исчезли и сами поморы, рыбаки, исчезла и северная рыба, истреблённая хищническими потребителями.

Роман Сенчин пишет: "Голомяное пламя" — абсолютно почвенническое произведение. Правда, в отличие от почвенников прошлых поколений, автор видит лишь "останки" деревень; людей, живущих на почве и почвой, — этот "виноград земли русской" — можно пересчитать по пальцам. В реках и море почти не осталось благородной рыбы… То, о чём горевали писатели-деревенщики сорок-пятьдесят лет назад, что пытались спасти, кажется, погибло окончательно…." Но заканчивая рецензию, не может уйти от наслаждения процитировать:

"Самцы к нересту лошать начинали, ярко-красные, нарядные становились. За самочкой несколько их увивалось. И бились они, дрались молодецки, удаль свою и уважение этим выказывая. Она же выбирала одного и с ним начинала гнездо строить. Где-нибудь на перекате речном, где галька да песок на дне, да вода неглубокая, чтоб солнышко прогревало, нароют они холм большой, да туда она икринки и вымечет.

Ещё когда стадо вверх по реке идёт, всю мелкую рыбу оно убивает, всех скользких до икры охотников. И не ест их, а деды говорили — "мнёт", убьёт и выбрасывает. Самка после радости своей обратно в море скатывается, отъедаться да следующего раза ждать. Самцов же часть икру остаётся охранять. Другие же тоже в море. Только наряд свой теряют тогда, худеют страшно — скелетина с большой головой. Вальчаки они тогда называются".