Газета Завтра 156 (48 1996)

Ю. Н. Кстати, фильм “Ширли-мырли” почти все ругают, а мне он понравился. Там есть попытка что-то понять, разобраться в национальных отношениях. Мне очень понравился фильм “Мусульманин” Владимира Хотиненко. Это первый из его фильмов, который мне понравился. Раньше он снимал кино для того, чтобы кого-то поразить, удивить. А тут он пытается разобраться в вопросах веры. Милые люди, зачем же убивать человека, если он не хочет перекреститься, если он стал мусульманином, почему же вы такие упертые? Это попытка вылезти из нашей безмозглости.

С. С. А кинофестивали могут помочь развитию кинематографа?

Ю. Н. У нас “кина” нет, одни кинофестивали.

С. С. А как вы относитесь к “Золотому Витязю”, созданному Николаем Бурляевым?

Ю. Н. У Бурляева там очень много хорошего. И то, что он объединяет всех славян (люди должны объединяться), и то, что он собрал вместе всех православных… Но ни православие, ни мусульманство, ни иудаизм проблему не решат. Проблему может решить только коммунизм. Но только наука, а не брехня.

С. С. Вам надо организовать коммунистический кинофестиваль…

Ю. Н. Мне наплевать, кто ты, во что ты веришь и в чем ты родился. Главное, что ты живешь. У нас с тобой равные права. Мы не можем жить, эксплуатируя друг друга. Мы можем помогать друг другу и мирно сосуществовать. А верь, во что хочешь, — хоть в Иисуса, хоть в Аллаха.

С. С. Тут уж вы хватили лишку. Коммунисты не особо поощряли веру в Иисуса, впрочем, в Аллаха тоже.

Ю. Н. Неправда. Один из первых декретов Советской власти — о свободе совести. Другое дело, как его выполняли…

С. С. Как выполняли: взрывали храмы, расстреливали священников, сжигали иконы.

Ю. Н. Это хамье взрывало, дураки разные. Самое массовое закрытие церквей было при Хрущеве.

С. С. Да, при Сталине даже новые храмы открывались, закрытые еще при Ленине, или даже раньше.

Ю. Н. Да, потому что Сталин был хоть и не ленинского ума, но величайший правитель. А Хрущев был обыкновенный безответственный хулиган. Прямо напротив Троице-Сергиевой Лавры засандалили обком партии. Зачем он там нужен?! В Новосибирске рядом с церковью цирк поставили. Это никакая не свобода совести, а обыкновенное хулиганство. Настоящие, разумные коммунисты этим не занимались, в душу с топором не лезли, понимали, что до науки человек должен дозреть.

С. С. А вы вообще считаете себя политизированным актером, или в искусстве такой термин неуместен?

Ю. Н. Я считаю себя не пустым человеком, а что-то соображающим. Для меня ведь важно не красное знамя и не красная книжка в кармане, а коммунизм как наука, как культура. Почему я играл всех своих любимых героев? Потому что все они работали для жизни, для людей. Чем занималось все русское искусство — от легендарного Нестора до наших дней, — чего не хватало всем этим Онегиным да Печориным? Они все свои необъятные силы не могли приложить к жизни общества, это их мучило. Они были общественно ориентированы, а значит, были героями социалистического реализма. Все они хотели вклиниться в великое созидательное творчество человечества.

С. С. Слышал, что после увольнения по сокращению штатов из Театра-студии киноактера вам предложили хлебное место вахтера?

Ю. Н. Не только, еще гардеробщика, уборщика помещений и билетера.

С. С. Но вы не захотели служить обществу в данном качестве?

Ю. Н. Это не обществу служить, а новым ворюгам и скотам. Мы вот, кстати, поставили в театре спектакль “На дне”. Вот я — прожженный коммунист, а Эдик Марцевич, постановщик спектакля — истовый верующий. Эдик мне дал роль Луки: “Только я тебя умоляю, Юра, чтобы не было никакого вредного утешительства”, — сказал он. “Вредное утешительство” — это вранье Горького в 30-е годы, когда его взяли за одно место. Лука — единственный, который пытается жить по-человечески, его ложь — во спасение, он обращается с окружающими, как с детьми. Он обманывает Актера не для того, чтобы тот повесился, а для того, чтобы он пошел и вылечился. А Ваську Пепла и Наташу он хотел отучить воровать и отправить в Сибирь нормально зарабатывать. И мы в этом понимании сошлись с Марцевичем. А то, что нам говорили, что Лука — “вредный утешитель”, это был не коммунизм — это было его извращение. Я спорил на эту тему с десятого класса. А Лука мне нравится, и Горькому он в душе нравился. И видишь, мы с Марцевичем нашли общий язык — материалист и идеалист — и нас уничтожили. И уничтожили именно те, кто громче всех кричит, что не надо этой политики. Но сделали они это именно подчиняясь политике, потому что сегодняшним ворюгам этот спектакль, эта линия не нужны. Они хотят править, и хотят, чтобы вокруг них были оголтелые идиоты, позволяющие себя стричь, доить, уничтожать. Это западная индивидуалистическая линия: мы, мол, умные, высокие, а остальные — низкие и скотообразные.

С. С. Считаете ли вы себя интеллигентом?