Газета Завтра 16 (1168 2016)

Когда я увидел в первый раз станцию, куда меня подвезли со стороны, где ещё не была видна авария, то есть с парадного входа, меня поразили красота, какая-то потрясающая точёность, эстетизм, конструктивизм этой станции. Но вся станция была облеплена, как какими-то шмелями или муравьями, самыми разными людьми, которые двигались очень странно. Все они передвигались по каким-то странным траекториям. Так летают бекасы, которые постоянно делают поразительные виражи. Оказалось, что территория вокруг станции была заражена ядовитыми частицами графита или урана, поэтому радиометристы проложили пути, по которым можно было двигаться в нужных направлениях. Они были помечены ориентирами.

Скажем, когда я впервые бежал к штольням, мне говорили: видишь, там стоит брошенный экскаватор, беги на него, не добегая до него метров семи, поворачивай резко налево, увидишь там красный край обшивки, беги туда, потом ты увидишь тропу и т. д. У всех были свои невидимые тропы, невидимые коды среди препятствий, которые тоже были не видны. 

В ту пору над станцией продолжали летать вертолёты, которые сбрасывали свинцовые чушки в этот разрушенный кратер. Предполагали, что можно забросать, залить свинцом и закупорить это чудовищное дупло, из которого всё время шла гарь, шли миазмы и отравляли всё вокруг. И вертолёты налетали один за другим на это дупло, нависали над ним и сбрасывали туда, как бомбы, эти чушки. Но потом оказалось, что это непродуктивно, потому что свинец там расплавлялся мгновенно, начинал испаряться, и свинцовые ядовитые газы разлетались ещё больше. 

Твой вертолёт пикировал на блок.

Кидал свинец в урановую печку.

Тебя уже огонь смертельный сжёг,

Но ты летел, как бабочка на свечку.

Лётчики были в основном из Закарпатского военного округа, они прошли Афганистан, были награждены орденами, медалями "За отвагу", там были Герои Советского Союза, и они смело летали на эту бомбёжку, до конца не понимая, а может, не думая о том, что им грозит. Многие из этих лётчиков потом погибли, как и пожарные, отравленные радиацией. И вид пятнистых вертолётов, которых я нагляделся в своё время в Афганистане, зависающих над Чернобыльской станцией и сбрасывающих туда свинцовые бомбы, навсегда остался на сетчатке моих глазных яблок. 

Ты воевал в Лубанго, в Кандагаре.

Так много войн ты вынес на плечах.

Твой вертолёт повис в туманной гари,

И ты сгорел в невидимых лучах.

Люди, которые участвовали в этой чернобыльской эпопее — герои. Не пафосные герои, а очевидные герои, которые погибли, жертвуя собой. После этого случилась перестройка, сломался строй и все ориентиры, и на место этих героев вступили гламурные девы, эстрадные певцы, какие-то проходимцы и авантюристы. Настоящих рыцарей, которые клали головы свои во имя Родины, забыли…

Отдайте честь и приспустите флаги.

Пусть им воздастся славой лучезарной.

Их погребли в бетонном саркофаге,

Обугленных чернобыльских пожарных.

В чём была главная опасность этой аварии? Огромный ком расплавленной лавы, спёкшегося угля, образовавшийся при пожаре, имел такую температуру, что постепенно прожигал бетонное ложе, медленно опускался вниз, всё глубже и глубже. Боялись, что он прожжёт своё основание, расплавит его и, уйдя в почву, достигнет грунтовых вод, что повлечёт гидравлический, паровой взрыв огромной силы, который будет ещё страшнее, чем сама авария. 

Донецкие шахтёры в колоссальном темпе выполняли работы по предотвращению этой новой катастрофы. Я видел, как они работают. Они пробегали по извилистой тропе к станции, вбегали в узкую щель, которая вела под реактор, под повреждённый четвёртый блок, работали отбойными молотками, крепили это всё деревом, уставали смертельно, их меняли следующие бригады. Они работали надрывно и почему-то очень весело. Конечно, им платили большие деньги за эти авральные работы, и быть может, они не понимали, какая им угрожает опасность. Однако, скорее всего, то была надрывная весёлость, которую описал Толстой, когда на поле брани под Бородином люди проявляли весёлую лихость перед лицом гибели. Помню, я проник туда, в эту штольню, подошёл к плите — бетонному днищу страшной чаши реактора — и приложил к плите ладони, чтобы почувствовать сквозь толщу бетона раскалённую жуткую магму, которая там качалась. Я и сейчас чувствую её своими ладонями.