Газета Завтра 16 (1220 2017)

Ленин, я считаю, начинал как "немец", как все почти марксисты — как экономист-вестернизатор; ему казалось, что Россия такая отсталая страна, и смысл революции в её случае — это быстрая модернизация, поскольку Россия отставала от того капитализма, который развивался в Европе и Америке во второй половине XIX века. Но в тот момент, когда, уже после 1917 года, он из руководителя заговорщической партии превратился в равнодействующую миллионов воль, в мембрану, которая настроена была на стихийные движения масс, и именно поэтому мог ими дирижировать — не каким-то ближним кругом своим, а именно крестьянскими массами, миллионами людей — думаю, что у него радикально изменилось представление об истории, и он перестал воспринимать историю России как недозападную историю, которую можно просто пустить в топку ради мировой революции.

Все или, по крайней мере, многие рано или поздно приходят к тому, что представления о России как о "догоняющей" стране не соответствуют действительности, навязаны. Россия — идеальная центральная точка для выстраивания нового центра, отменяющего "обычный". И после революции Ленин и был русским политиком, и, собственно, с этим связана история Коминтерна, намерение построить в Москве второй центр. Есть запад, первый, и в Москве — второй. И нынешняя биполярная модель мира, по сути, построена Лениным, он первый увидел "третий мир", он открыл его в ХХ веке. Марксисты же не обращали внимание на Китай, на Индию, на Иран, поскольку там не было пролетариата. А Ленин высчитал: вы можете перейти в социализм, минуя капиталистическую стадию. И поэтому гораздо перспективнее, чем Англия, оказываются Китай, Индия, Афганистан. Что и произошло в XX веке: половина земного шара становится красным — красным, как Россия. Он не был таким русификатором, как русские цари, но он умел сделать Россию привлекательной ролевой моделью, дать им долю в этой российской славе. В этом смысле он вёл себя — в данных конкретных обстоятельствах — как русский государь, хотя и держал в голове утопию отказа от идеи государства.

Александр ПРОХАНОВ.

Он был помазанник. Он был помазанник революции.

Лев ДАНИЛКИН.

Можно иронизировать над этим…

Александр ПРОХАНОВ.

Я не иронизирую.

Лев ДАНИЛКИН.

Да. Это вполне рабочая метафора. Он вынужден был делать совсем не то, к чему готовился, — но он осознал, что его миссия — не просто "менять мир" по книгам, но делать то, что должно на этом месте.

Александр ПРОХАНОВ.

Ленин у нас был как бы изъят из истории. Он был помещён в мавзолей. Он был помещён в мавзолей уже при Сталине. Помещён в мавзолей и после Сталина. И даже Хрущёв не сумел его вытащить из мавзолея, хотя натравил на это дело всех ярчайших молодых писателей и художников: они собирались его опять превратить в реального политического лидера. А сейчас Ленина можно вернуть в русскую историю, в русскую актуальность?

Лев ДАНИЛКИН.

Думаю, что любой серьёзный кризис быстро сделает эту фигуру актуальной. Ленин был тот, кто знал, как рационально использовать иррациональную энергию, стихийную силу, он умел вычислять элементы, на которые никто не обращает сейчас внимания — но они вдруг превращаются в политических субъектов. Он называл это "искусство восстания". Может, сейчас это кажется никому не нужным, но это ведь иллюзия. Кризисы повторяются — и да, Ленина презирают и демонизируют, либеральная интеллигенция и националисты мало на чём сходятся, а Ленина они ненавидят с одинаковой силой…

Александр ПРОХАНОВ.

Националисты и православная церковь.

Лев ДАНИЛКИН.

Да. Конечно, это третья сила, антиленинская, ненавидит Ленина. И понятно, почему. Это прямой конкурент — Ленин был тот, кто осуществил не только социальную революцию, но и религиозную реформацию, большевики были прямыми конкурентами духовенства, их антагонизм абсолютно объективен. И если они вытащат его из мавзолея, то, уж конечно, не ограничатся "перезахоронением". Это будет как с Кромвелем — голова на пике, тело на поругание.

Александр ПРОХАНОВ.

Так можно его вернуть в современный контекст? Мне кажется, есть уровни исторического сознания, метаисторического сознания, где всё подлежит примирению, где исчезает конфликтность.

Лев ДАНИЛКИН.