Читаем Газета Завтра 203 (42 1997) полностью

Сейчас не надо было курсантам ждать две недели своей очереди увольнения — после обеда иди куда хочешь, не надо снимать квартиру в городе, чтобы там переодеваться в гражданку, а потом, через замаскированную дыру в заборе попадать в училище — переоделся в общежитии и иди через КПП; не надо было ждать полуночи, чтобы в каптерке выпить бутылку вина в день чьего-нибудь рождения — спустись вниз, в буфете купи, поднимись и в комнате выпей; не надо было ремонтировать кабинет какой-нибудь кафедры, чтобы получить “зачет” — дай преподавателю сто долларов; не надо ждать денежного перевода от родителей, чтобы купить сигарет,- устройся вышибалой в бар или будь дистрибьютером; не надо после отбоя вызывать недруга в туалет, чтобы набить ему морду — найми киллера.

Для Платова все это было относительно ново, ему было с чем сравнивать. А для его курсантов — это была уже норма жизни…

Гроб с телом Петровича простоял полдня под палящим солнцем у входа в клуб. Оркестр играл марш, иногда, заходя в здание освежиться, часто менялся почетный караул из первокурсников. После трех залпов из карабинов гроб погрузили в микроавтобус, который тут же умчался, ко всеобщему удивлению, в сопровождении восьми иномарок и двадцати “жигулей”. В шесть вечера центральный ресторан города на поминках Петровича выполнил план за месяц, милиция несла дежурство в усиленном составе.

Братва поминала Петровича — сына местного авторитета по кличке Лещ…

Через два месяца Платова вызывали в суд “давать свидетельские показания по уголовному делу, возбужденному по факту умышленного убийства гр. Петрова Ю.Д. гр-ном Черняевым В.В.”.

Юра Петров — Петрович — виноват был лишь тем, что умудрился родиться сыном своего отца — какого-то там мафиози, поссорившегося с другим, себе подобным, за что в отместку и погиб. В эти подробности Платов не хотел вникать. Он хотел, чтобы его спросили: “Как вы допустили такое в своем взводе? Как смогли проглядеть? Чему вы их учили четыре года?” Он бы ответил. Но ни командиров, ни следователей это не интересовало, или, может, они без него знали ответ. Все, что им было нужно, Платов выучил наизусть за время бесчисленных пересказов и рапортов: нес службу, принял доклад от часового, принял меры. Все параллельно и перпендикулярно. Как в армии. В суде от него тоже большего не потребовали.

А Черный сознался.

Его гениальный и до глупости простой план провалился только из-за того, что в училище первокурсников, проходящих КМБ — курс молодого бойца, пока еще не отпускают в увольнение. Двое таких возвращались из самоволки как раз в том месте и в то время, когда Черняев с вышки подзывал Петровича к себе, предлагая покурить травку. Петрович отозвался и со спокойной уверенностью шел по тропинке, пока не прозвучал выстрел. Дальше происходил расстрел недвижимой мишени с расстояния двадцати метров.

А стрелял Черный потому, что за месяц до случившегося в одном из клубов крупно проигрался в карты. Взял, откуда ни возьмись, предложенное в долг, чтобы отыграться, и тоже проиграл. Стал должником. Вернее, его сделали должником. Эквивалент долга был равен жизни Петровича. Сверху давали еще штуку баксов. Черняев, недолго думая (впрочем, выбор был невелик), согласился, и сразу в его неоплодотворенных мозгах родилось то, что произошло через месяц.

Наихудшая доля совершившего преступление — осознание того, что его ищут, могут найти и наказать. Для многих это основное в решении вопроса — совершить или нет. Черняев был из таких, и у него не было выхода.

Черный знал про увлечение Юрки Петрова травкой и накануне сказал ему, что часов в двенадцать ночи на пост принесут хороший товар, и если Петрович хочет, пусть подходит. Петрович захотел. Они договорились о времени встречи и об условных окриках, чтобы Черный его свободно пропустил. Пообещав больше никому не рассказывать об этом, они распрощались. Петрович был не из болтливых, и теперь от Черного требовалось только не промахнуться — все остальное в его плане уделялось уставу караульной службы.

…Уже давно дослав патрон в патронник, Черный ждал условленного свиста. Петрович пришел вовремя. Пока Юрка выбирался на тропинку, Черный позвонил в караулку, доложил Платову о неизвестности, зная, каков будет ответ. Черный видел, как приближается Петрович. Когда тот пересек рубеж открытия огня на поражение — выстрелил в воздух. Юра остановился как вкопанный. Наверняка прошептав про себя что-то наподобие “не понял юмора”, услышал приказ оставаться на месте. Черный в это время хладнокровно прицеливался по отлично видимой фигуре своего сослуживца. Хорошо отработанная короткая очередь на счет “тридцать три” — и, как положено, одна пуля попала в цель. Петровича отбросило. Упав на колени, глядя на черный силуэт вышки, он в последний миг своей жизни успел наконец-то догадаться, какой травкой его здесь угощают. Черный прицелился заново и теперь полоснул уже как следует. Вынув ствол автомата из бойницы, он пытался разглядеть творение рук своих, когда зазвонил телефон.

— Третий пост слушает…

Перейти на страницу:

Все книги серии Завтра (газета)

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное