Газета Завтра 207 (46 1997)

Что означает сей диалог? Действительно ли у Есенина была в руках эта телеграмма? Как он мог ее получить? Будучи в Царском селе? Каким образом? Или это своеобразная мистификация, проверка “на вшивость” своего собеседника, зондирование “политической почвы” в сей критический момент? Или похвальба - дескать, что взять с Каменева, не такая уж и шишка, коли такой компромат на него имеем… И это притом, что 20 декабря Есенин сообщает Наседкину о возможности издания двухнедельного журнала в Ленинграде через Ионова, то есть непосредственно под “покровительством” Зиновьева, в то время когда еще никто не знал, останется последний или слетит. Все висело на волоске.

Тарасов-Родионов, воспроизведший этот диалог в своих мемуарах, многого явно не договорил, а возможно, и кое-что сознательно исказил. Факт подачи телеграммы действительно имел место, и этот сюжет получил совершенно неожиданное развитие почти десять лет спустя.

На XIV съезде этот козырь, который мог показаться убийственным в борьбе Сталина с зиновьевской оппозицией, так и не был брошен на стол. То ли Сталин считал, что не пришло для него время, то ли сей аргумент мог оказаться чрезмерно обоюдоострым в данной ситуации. Телеграмма была использована год спустя на VII расширенном пленуме Исполкома Коминтерна. 13 декабря Сталин произнес заключительное слово, которое по объему превышало его доклад, сделанный неделей ранее и которое окончательно уничтожило идейно Зиновьева и Каменева в глазах собравшихся коммунистов. Причем даже здесь он коснулся этой телеграммы как бы вскользь, прерывая раздавшийся крик “Позор!” репликой, что “Каменев признал свою ошибку, и эта ошибка была забыта”.

На самом деле, ничего забыто не было. Свидетельство тому - буря, разыгравшаяся на закрытом заседании Исполкома в те дни, и речь Сталина на этом заседании, не вошедшая даже в собрание его сочинений.

“Дело происходило в городе Ачинске в 1917 году, после Февральской революции, где я был ссыльным вместе с тов. Каменевым. Был банкет или митинг, я не помню хорошо, и вот на этом собрании несколько граждан вместе с тов. Каменевым послали телеграмму на имя Михаила Романова… (Каменев закричал с места: “Признайся, что лжешь, признайся, что лжешь!”) Молчите, Каменев. (Каменев вновь закричал: “Признаешься, что лжешь?”) Каменев, молчите, а то будет хуже. (Председательствующий Э. Тельман призывает к порядку Каменева.) Телеграмма на имя Романова как первого гражданина России была послана несколькими купцами и тов. Каменевым. Я узнал на другой день об этом от самого т. Каменева, который зашел ко мне и сказал, что допустил глупость. (Каменев вновь с места: “Врешь, никогда тебе ничего подобного не говорил”.) Телеграмма была напечатана во всех газетах, кроме большевистских. Вот факт первый.

Второй факт. В апреле была у нас партконференция, и делегаты подняли вопрос о том, что такого человека, как Каменев, из-за этой телеграммы ни в коем случае выбирать в ЦК нельзя. Дважды были устроены закрытые заседания большевиков, где Ленин отстаивал т. Каменева и с трудом отстоял как кандидата в члены ЦК. Только Ленин мог спасти Каменева. Я также отстаивал тогда Каменева.

И третий факт. Совершенно правильно, что “Правда” присоединилась тогда к тексту опровержения, которое опубликовал т. Каменев, т. к. это было единственное средство спасти Каменева и уберечь партию от ударов со стороны врагов. Поэтому вы видите, что Каменев способен на то, чтобы солгать и обмануть Коминтерн.

Еще два слова. Так как тов. Каменев здесь пытается уже слабее опровергать то, что является фактом, вы мне разрешите собрать подписи участников Апрельской конференции, тех, кто настаивал на исключении тов. Каменева из ЦК из-за этой телеграммы. (Троцкий с места: “Только не хватает подписи Ленина”.) Тов. Троцкий, молчали бы вы! (Троцкий вновь: “Не пугайте, не пугайте…”) Вы идете против правды, а правды вы должны бояться. (Троцкий с места: “Это сталинская правда, это грубость и нелояльность”.) Я соберу подписи, т. к. телеграмма была подписана Каменевым…”

Можно себе представить впечатление, произведенное на Каменева и его сторонников при упоминании об этой телеграмме. Как огня боялись многие из большевистских вождей всплытия на поверхность некоторых фактов их биографий, имевших место в февральские дни и ранее. Если Каменев решился на заседании Исполкома Коминтерна обвинять Сталина во лжи, отрицая известный всей большевистской верхушке факт, значит, он прекрасно понимал его значение и все последствия происшедшей огласки.

И можно себе представить реакцию некоторых ответственных товарищей в декабрьские дни 1925 года, до которых доходит известие о наличии у Есенина подобной телеграммы. Правду ли тогда говорил поэт или мистифицировал своего собеседника - не в этом суть. Главное, что Есенин сделал шаг, равносильный самоубийству.