Газета Завтра 212 (51 1997)

В нашей “вахте” все согласны, что выше любви к Родине нет ничего. Сначала идет любовь к Родине, потом к матери, к жене и детям, а потом все остальное. И высшее предательство - это предательство Родины, за что везде существует высшая уголовная ответственность. А у нынешних демократов вместо любви - цинизм. Можно женщину любить, говорят они, - бесплатно или за двести долларов, а Родину, мол, любить - смешно, это что-то такое неприличное.

Вот почему я и уважаю этих святых людей из “Вахты памяти”, которые в 1993 году пришли защищать “Белый дом” и которые оттуда не ушли по сей день - вместе со своими погибшими товарищами стоят в одном ряду. А это ведь опасно: выйдет охрана и за привязанную ленточку расстреляет. Или в подъезде могут стукнуть как-будто случайно, машиной сбить переходящего якобы на красный свет. Но люди приходят, работают и не боятся. Это единственное в стране место, где до сих пор висят Андреевский, Имперский и флаг Советского Союза - висят перед американским посольством и перед этим ненавистным Домом правительства. Здесь - своеобразный очаг людского горя: сюда приходят бастовать шахтеры, учителя, аграрии. Они здесь получают не меньший заряд борьбы, чем прочитав газету “Завтра”.

Мы могли бы годика два пособирать деньги и построить - не ахти какой дорогой - но памятник, и не мерзнуть, не мокнуть здесь каждый день. А мы постоянно работаем: кто тряпочку обветшавшую заменит, кто веночек подновит, кто крест новый смастерит. Все держится на самодеятельности, потому что воздействует очень сильно - люди приходят и удивляются, что все еще существуют развешенные фотографии, картины на стенах, стихи. Люди приезжают со всего мира посмотреть на оставшийся кусочек советской власти, кусочек порядочности и честности. Об этом и наш фильм, в котором каждый кадр наполнен символами: фильм-молитва.

Многие скажут, что наша работа проста: пришел, подкрасил, подвязал, постоял. А ведь за всем этим стоит очень много незаметных на первый взгляд трудностей. Вот, например, у меня жена не работает, я учусь и получаю стипендию 70 000 рублей, на которые могу купить 10 тюбиков краски. В таком же положении все мы. Нам приходится ползать по помойкам и свалкам в поисках материала и даже простого камня, чтобы поставить фундамент для того же креста. Обращался я к одному известному скульптору, так он меня просто выставил, не захотел даже со мной разговаривать: он ведь ставит такие монументы!.. А мы тут пришли с какой-то мелочью…

Но мы продолжаем работать, и только Бог ведает, чем мы при этом руководствуемся. В большинстве своем тем, что в нас было вложено в детстве, в нашем воспитании с возвышенными категориями любви к Родине, партии. А нынешнюю КПРФ я отказываюсь понимать. Не знаю, что в них больше - трусости, пофигизма или предательства.

Если говорить образно, пусть несколько преувеличенно и не в нашу пользу, то я понимаю ситуацию так: начало всего социалистического - это выстрел с “Авроры”, окончание - эти кресты на нашей мемориальной площади. И тогда тоже свергали не монархию, а ненавистную буржуазию. В Петербурге - “Аврора”, в Москве - крест. Я не знаю, кто дернул за шнур, чтобы выстрелить из “Авроры”, зато я знаю, кто поставил этот крест - “Вахта памяти”. А это место, где он стоит, - славное и в то же время проклятое: здесь убили и царя, но царя не как личность, не как человека, а как что-то духовное, истинно русское. Здесь произошла духовная смерть монархии. В 1991 году здесь разбомбили Советский Союз, а в 1993 году - советскую власть и последнюю надежду на возрождение. За нами, за нашей работой стоят правда и любовь, а это, как мне кажется, и есть Бог. Он нами и руководит.

- Андрей, прошло четыре года, но я чувствую по тебе, по твоему темпераменту, что все в тебе еще живо и никак не иссекают та боль и любовь.

- Я этим живу, в этом варюсь. То, что мы сейчас делаем, невозможно без мужества и смелости. Надо обязательно быть таким - смелым и мужественным. Но я, к сожалению, трус, я самый настоящий трус в полном смысле этого слова. Я очень боюсь, что меня побьют, изуродуют, ранят или убьют…

- Этого, Андрей, боится всякий, только не всякий находит в себе мужество признаться в этом…