Газета Завтра 23 (1175 2016)

"Я собрал в кучу, говорит, всё, что слышал по данному поводу и прибавил кое-что от себя, может быть, даже больше, чем слышал. В конце концов, история эта показалась мне настолько занятной, что я решил изложить её в письменном виде, а если вам она покажется скучной или даже глупой, так плюньте и считайте, что я ничего не рассказывал. Произошло это вроде бы перед самой войной, не то в конце мая, не то в начале июня 1941 года…" Назвать роман из кучи глупым — это будет просто похвала!

Но как бы то ни было, а слова сказаны Соловьёвым благопристойные, и вдруг тут же: "Надо изучать историю или воскрешать тиранов?" Это первый звоночек, но тон уже задан: тиран… И он обращается к Александру Проханову. В тон со своим первоначально заявленным беспристрастием и деликатностью интеллигентный ведущий должен был сказать примерно так: "Александр Андреевич, вы давно известны как твёрдый сторонник Сталина. Чем это объяснить?" Но нет! Он выбрал другие слова: "Чем объяснить? Ведь недаром(!) демократы обвиняли вас в лобызании сапога Сталина. Так звучала расхожая фраза".

В другой раз Соловьёв скажет, что вот, мол, некоторые называют Сталина "эффективным менеджером", которого любил народ. "Но и Гитлер был очень эффективным менеджером, и его немцы очень любили, что не мешало ему быть мировым злодеем". Дело сделано: два имени поставлены в один ряд как имена мировых злодеев. Однако тут же ловкий экивок: "Но попытка(!) ставить знак равенства между Сталиным и Гитлером преступна". Даже всего лишь попытка! А что, как не такую именно попытку мы только что видели? Тем более с довеском: "Но нельзя забывать и ужасов!" Ужасов… ужасов… ужасов…

И когда Соловьёв после Проханова предоставит слово тронутому антисоветчику Гозману — то думаешь: он с ним заодно, хотя потом что-то укоризненное и скажет ему, подчеркнув, что это — "как еврей еврею". Но мне как русскому уже всё понятно.

Ну, конечно, помогло и обязательное для либерала возмущение "горьковщиной", то есть известными словами великого писателя "Если враг не сдаётся, его уничтожают". Делается вид, что речь идёт о беспощадности к оппоненту в дискуссии, к инакомыслящему в споре. Нет, судари, ведь ясно сказано: враг. И Горький имел в виду, что читатель понимает: если ты не уничтожишь врага, то он уничтожит тебя.

Когда в ноябре 1942 года Красная Армия окружила немцев под Сталинградом, генералы Воронов и Рокоссовский обратились к врагу с предложением сдаться — враг отверг предложение. Обратились ещё раз — враг снова отверг. И тогда началось уничтожение. Не оставлять же в тылу такую многочисленную силу, как посоветовали бы либералы, будь они членами Военного совета Донского фронта. А ответственность за жертвы несёт сам враг. И так наше командование поступало всю войну вплоть до осады и штурма Будапешта, Кёнигсберга и Берлина.

Для понимания сути человека теперь нам было совсем не обязательно ко всему сказанному им услышать вдобавок и то, что у него есть "ещё вопрос к нашему народу: кто написал несколько миллионов доносов", о которых-де говорил Сергей Довлатов. Как известно, Довлатов года три служил в охране лагерей. И у него при большой впечатлительности могло сложиться представление о "миллионах доносов". Но вот наша суперзвезда Майя Плисецкая. В беседе на телевидении с журналистом она однажды заявила: "Доносы писали все, буквально все!" Конечно, если так, то это миллионы, миллионы и миллионы. Но журналист спросил: "И вы с Родионом Щедриным писали?". Звезда вспыхнула: "Причём здесь мы!". И прервала беседу, ушла.

А тут ещё и такое суждение обо всём нашем честном народе: "В России маловато хороших мозгов". Мы это слышали не раз. Но куда же они девались, мозги-то наши, при недостатке коих мы наверняка и немцев не разбили бы? Неужто так много утекло их — drain-brain — на Ближний Восток и дальше, например, в ту же Америку, как Довлатов и Бродский? Мне кажется, полезно узнать, что писал в 1945 году поэт Семён Гудзенко, советский еврей с хорошими мозгами, тем более что это имеет прямое отношение к теме передачи, к вопросу о кремлёвском "сапоге":

Деревья в утреннем молчании

И травы в утренней росе.

Опять идём с однополчанином

По Ленинградскому шоссе.

А в сорок первом в дни осенние

Мы отступали под Москвой.

Просёлочные и шоссейные

Сапёры рвали за собой.

А в сорок первом в наступление

Мы здесь рванули и пошли.

Цеплялись немцы в исступлении

За каждый метр чужой земли.

Мы гнали их в снега бездонные,

В овраги, в танковые рвы,

И уползали пятитонные

Грузовики из-под Москвы.

…Шли дни. Но знали мы заранее,

Уверенные, как один,