Газета Завтра 235 (22 1998)

Но сегодня все было не так, и Калистрат лишь усмехнулся. Пусть бежит в свое Половецкое поле, а он с удовольствием пройдется по лесной торной тропинке пешком.

Дорога предстояла Калистрату дальняя, и он, как только вышел за село, так сразу снял хромовые, сделанные на заказ сапоги с высоко загнутыми носами, перекинул их, подражая древним странникам, каликам перехожим, через плечо и зашагал босиком, с наслаждением ощущая подошвами освобожденных ног каждый бугорок, каждую песчинку. Прежде он ходил босиком редко, разве что где-либо возле Дона, когда надо было поставить сети, вентеря или ночные донки и не хотелось замачивать, портить сапоги; или при доме, на подворье, когда он, едва проснувшись, вышагивал на порог, чтоб закурить первую утреннюю папиросу. В остальное же время Калистрат ходил всегда обутым: в будние, рабочие дни в кирзовых, купленных в магазине сапогах, а в выходные, праздничные, в легеньких, юфтовых, которые ему пошил в городе по специальной мерке и колодке знакомый сапожник. Теперь же Калистрат с немалым удивлением обнаружил, какая это радость и легкость идти по тропинке босиком, чувствовать под ногами шуршание песка, радоваться и улыбаться от каждого щекочуще-нежного прикосновения подорожника, чебреца или какой-либо иной неведомой травки. Сразу за Кораблево его настигла стайка речных ласточек-щуриков и сопровождала до самого хутора, без умолку щебеча и кружась над головой. Калистрат, приветливо махая ласточкам рукой, и ему казалось, что он все понимает в их веселом щебетании.

Думалось Калистрату тоже легко и свободно и все время о ней, о Рае. Вот пообвыкнется он немного в новой своей, крещеной жизни, помирится с Карной и поедет в Хоробичи к Рае с дорогими подарками и дорогой мыслью в сердце. Он впервые зайдет к ней в дом, вручит подарки, а потом, когда она вдоволь нарадуется ими, возьмет Раю за руку и скажет:

— Выходи за меня замуж.

— А что, — рассмеется она, — и выйду.

Свадьба у них будет богатая, знатная и обязательно с венчанием в кораблевской церкви. После свадьбы Калистрат переедет к Рае в Хоробичи, и станут они, как в сказке, жить-поживать да детей наживать. Детей у них будет много, семь или восемь, а, может, и больше. Но первыми Калистрат, конечно, хотел бы иметь двух сыновей-погодков, двух Хоробичей, которым даже уже придумал хорошие, звучные имена — Борис и Глеб. Он представил, как они вырастут лет до семи-восьми, как начнут называть его отцом, а он научит их ездить верхом на оседланной Карне, переплывать Дон и делать сообща любую крестьянскую работу, требующую большой силы и ловкости.

…Изгородь на подворье Роднеги Карна взяла, не коснувшись досок даже самыми кончиками копыт. Но на той стороне она вдруг всхрапнула и едва не села на круп. Калистрат не удержался и полетел через ее голову на землю, к высокому резному крыльцу. Ушибся он, правда, несильно, терпимо, и через мгновение уже был на ногах, стал суетливо оглядывать подворье, желая как можно скорее узнать и увидеть, что же это случилось с Карною, что так, до ржания и храпа, напугало ее.

И увидел.

КРЕПКО, НАДЕЖНО привязанный к воротам во дворе Роднеги стоял высокий породистый жеребец буланой масти. На нем было дорогое седло с множеством начищенных галунов и бляшек. Удила и стремена тоже были начищенными, блескучими, может, даже серебряными. На ржание и храп Карны жеребец ответил лишь любопытным взглядом, но остался стоять на месте, не переступив даже с ноги на ногу.

У Калистрата внутри все вскипело и налилось новым приступом ярости. Ударом сапога он распахнул двери и впервые оказался в доме у Роднеги.

В углу ее чисто прибранной и очень светлой комнаты он разглядел празднично накрытый стол, а за столом совсем еще молодого, может быть, всего двадцатипятилетнего парня. Был он на редкость голубоглаз, светлорус и одет в какую-то пятнистую, похожую на кольчугу куртку.

— Кто? — встал лицом к лицу с Роднегою Калистрат, обнаружив ее рядом со столом у окна.

— Князь! — с неожиданным вызовом ответила она Калистрату и сузила до едва видимых щелочек тоже голубые свои глаза.

Калистрат от взгляда Роднеги не уклонился, дохнул ей прямо в губы горячим частым дыханием, но потом оттолкнул в сторону, почти к самому подоконнику, потому как она не имела никакого права так вприщур смотреть на Калистрата и так с вызовом отвечать ему: “Князь!” — и поднял голову на парня:

— Пошли, выйдем!

— Пошли, — легко и безбоязненно ответил тот, и это очень понравилось Калистрату.

Он усмехнулся, мельком взглянул на Роднегу, которая ни единым словом не задержала встающего из-за стола парня, и первым пошел на выход.