Газета Завтра 235 (74 1998)

И вот Калистрат решил исправить гордыню и недогляд отца с матерью. Принарядившись поприглядней, в праздничную выходную рубаху, он сел на Карну и поехал в село Кораблево с твердым намерением окреститься. И попал очень вовремя, в крестильный день.

Пожилая церковная служка, торговавшая за невысоким прилавочком-приступком иконами, свечами и нательными крестиками, доходчиво объяснила ему все таинства, похвалила за добрые намерения. Но в самый последний момент, когда Калистрат уже направился к алтарю, где стояла купель со святой водой и где толпился народ с младенцами и малыми детьми, вдруг и озадачила его:

— А у тебя крестный отец и крестная мать есть?

— Нет, — с тревогой ответил Калистрат, дома на хуторе об этом загодя не подумавши.

— Тогда придется повременить, — задержала его служка. — Без крестных отца и матери не полагается.

Но Калистрату временить и откладывать свое намерение на потом было некогда. Ярость уже опять подступила к нему, опять давила изнутри, требуя выхода, и дело тут было только за книгою, за грозными и грозящими ее строчками:

Дълго ночь мъркнет,

Заря свътъ запала,

мъгла поля покрыла.

Щекотъ славий успе;

говоръ галичь убуди.

Русичи великая поля

чрълеными щиты перегородиша,

ищучи себь чти, а князю — славы.

Он вышел из церкви и стал выглядывать на паперти и на цвинторе каких-нибудь достойных людей, которые согласились бы пойти к нему в крестные. И вскоре нашел их: нищенствующую старушку, что стояла у церковной двери, прося подаяние, и точно такого же старика, старца с холщовою котомкою на плечах. Посомневавшись немного (годятся ли для такого великого таинства?), они откликнулись на его слезную просьбу:

— Чего ж не пойти, дело Божеское.

Церковная служка тоже малость посомневалась: имеют ли эти нищенствующие старики право и достоинство быть у Калистрата поручителями, крестным отцом и матерью, но потом лишь вздохнула и занесла их имена в книгу:

— Бог и таких примет.

Калистрат купил у служки серебряный нательный крестик, разделся по ее же научению по пояс и пошел, провожаемый будущими крестным отцом и крестной матерью к купели.

ВНАЧАЛЕ КРЕСТИЛИ младенцев и малых детей. Седенький, невысокого росточка священник, надев атласно-белые, шитые золотом нарукавники (после Калистрат узнает, что их называют — поручи), долго читал молитву, долго ходил вокруг купели, помечая крестообразно святой водой лица и руки новокрещеных. Младенцы от его осторожного, но строгого прикосновения просыпались, пробовали плакать, а малые дети робко жались к крестным своим родителям. Священник на мгновение дольше, чем, наверное, полагалось, задерживался возле плачущих и робеющих, клал им на головы сухонькую, воскового какого-то цвета руку, и они под его рукоположением быстро успокаивались и затихали.

Совершив последний круг, священник стал брать из рук крестных родителей притихших младенцев и поочередно окунал их в купель. Младенцы съеживались тельцами, вздрагивали, но не плакали, словно понимали всю важность происходящего.

Не плакали и не пугались в руках священника и малые дети, когда он, поставив их в купель на ножки, троекратно омывал водой. Калистрат зорко вглядывался в их мокрые просветленные лица, и какая-то теплая невидимая волна окутывала все его изнывающее тело…

Опомнился Калистрат лишь после того, как крестные родители унесли младенцев и детей, прикрытых чистыми накидками, к матерям и отцам, которым, оказывается, присутствовать при обряде крещения не положено, и наступила очередь взрослых. Кроме Калистрата, крестились еще два человека. Парень лет восемнадцати, судя по всему призывник, стриженный наголо и настороженный, как все уходящие в армию; и какая-то женщина, уже немолодая и чем-то опечаленная. Священник повторил все те же таинства, прочитал молитву, крестообразно пометил новокрещеных по лицам и рукам святою водою и стал приглашать их в купели.