Газета Завтра 235 (74 1998)

Калистрат уже знал, что сделает с этим “князем” или княжичем, чем закончится их недолгая схватка. Едва они выйдут на середину двора, как он, резко повернувшись, схватит князя за пятнистую, так похожую на кольчугу куртку, оторвет от земли и бросит на землю же. А потом, не дав князю опомнится, Калистрат придавит его грудь коленкой, выдернет из-за голенища кривой половецкий нож и вырежет им бесстрашному хоробичу голубые его глаза. Роднега, выбежав к этому времени на крыльцо, вскрикнет, но Калистрат на ее вскрик не повернет даже голову, а лишь наугад бросит ей под ноги два голубых, еще живущих у него на ладони глаза — на, целуй их и тешься ими.

Так их схватка и началась, но не так закончилась. На середине двора Калистрат действительно резко повернулся, схватил князя за отвороты куртки левой, всегда бывшей у него более сильной рукой, но когда попробовал оторвать хоробича от земли, то с удивлением почувствовал, что это у него не получается. Молодой, на вид такой слабосильный князь, словно врос в землю и под рукой Калистрата даже не покачнулся. Калистрат посмотрел на него уже не с удивлением, а с ненавистью и занес было правую руку, но в это время князь обхватил запястье его левой руки тонкими, но какими-то как будто железными пальцами, и Калистрат вынужден был отпустить куртку.

Он понял, что тут надо переменить тактику и взять князя не столько силою, сколько хитростью. Калистрат отступил на шаг, а потом еще на один шаг назад, выманивая князя на себя, чтоб в следующую секунду, когда тот поддастся на уловку, со всего маха ударить его кулаком в переносицу. Такого удара Калистрата не мог выдержать никто. Голова князя по-петушиному дернется, на ногах он не устоит, рухнет навзничь на пыльную, затоптанную землю, и залитые кровью его глаза уже больше никогда не откроются. Калистрат же вскочит на Карну, прикрикнет на нее, и они унесутся в Половецкое поле, а Роднега пусть понапрасну отливает своего князя водой, пусть целует ему мертвые, потемневшие глаза…

Но удар у Калистрата не получился. Удачно и вовремя выброшенный вперед кулак шел точно в переносицу князя, но в самое последнее мгновение тот ловко уклонился, и Калистрат лишь с шумом и утробным хрипом понапрасну рассек кулаком воздух. Ему опять пришлось по-кошачьи отпрыгнуть назад, изловчиться и начать все заново, но теперь он уже метил князю не в переносицу, а под дых, намереваясь вначале переломить его пополам, а когда он согнется и скорчится, обхватив руками живот, добить сверху ударами двух ладоней по тонкой юношеской шее и плечам, которых не спасет никакая кольчуга.

И на этот раз Калистрат, кажется-таки, достал зазевавшегося князя. Тот согнулся и скорчился и начал уже было падать лицом вниз, на Калистрата. Теперь оставалось лишь, твердо приподнявшись на носках, обрушить на него две чуть согнутые полуковшиками ладони. И вдруг удар страшной силы прямо у грудь, между ключиц, где у Калистрата висел нательный крест, отбросил его самого в дальний угол двора, к сараям. На ногах Калистрат удержался, но в глазах у него потемнело, а из-под крестика просочилась и побежала вниз по груди тонкая струйка крови. Калистрат хватил широко раскрытым ртом раскаленного воздуха и пошел на князя теперь уже в открытую, всем корпусом, по достоинству ценя и признавая его силу, но ничуть не сомневаясь, что он все равно легко сумеет одолеть ее. И, похоже, одолел бы, потому что уже опять захватил у князя куртку-кольчугу и начал клонить его к земле, но в эту решающую минуту у крыльца вдруг всхрапнула и встала на дыбы Карна. Боковым, скошенным зрением Калистрат увидел, как она вначале схватила княжеского коротко привязанного жеребца зубами за холку, пригнула его к земле, а потом стала бить задними ногами по крупу, по бокам и ребрам. Жеребец под этими ударами сгибался, проседал, но ответить никак не мог, а лишь испуганно, побежденно ржал. Калистрат, торжествуя, опять усмехнулся и тут же поплатился за свою усмешку и торжество. Новый, еще более сильный, чем первый, удар снова отбросил его к сараям, заставил согнуться, съежиться и почувствовать, как нательный крест весь без остатка вдавился ему в грудь. Кровь заструилась обильней, жарче, пропитала рубаху, и Калистрат, чуя ее живой запах, поднимался долго и медленно: вначале на колени, потом по-собачьи на четвереньки и лишь в конце уже в полный рост…

Князь добил его с третьего удара. Калистрат упал под сараи в какую-то сорную, царапающую ему лицо и руки траву, в лебеду и дурнишник; дневной свет, солнце перед ним закатились, померкли, и он до вечера остался лежать недвижимым и окровавленным под сараями, уже не видя и не слыша, чем же закончилась битва между Карной и княжеским жеребцом.