Газета Завтра 248 (87 1998)

Итак, Сталин был для меня антигероем. При этом я не интересовался политикой, все мои пьесы из частной жизни, на нравственные темы, для меня были далеки что Бухарин, что Калинин, что Ворошилов… Но потом я стал детально рассматривать наиболее резкие сталинские поступки, такие, как коллективизация. Возможно, что он, предвидя войну, решил снять разобщенных собственностью крестьян с земли и собрать их на заводах и стройках, чтобы в случае чего мобилизовать сразу всех. И если у него была такая мысль, получается, что он был гениальным человеком. В конце концов именно он был верховным главнокомандующим армии, победившей фашизм. Ему не скажешь: "Как тебе не стыдно, ты одержал победу". В исторической ретроспективе деяния Сталина были благотворны для страны, но жить в его эпоху было неуютно.

И при Сталине, и при последующих генсеках поступки высших чиновников порой бывали комически необъяснимы. Вызвал меня как-то заместитель министра культуры и говорит: "Есть мнение назначить вас главным редактором журнала "Театр". "Не уверен, что справлюсь, но за доверие спасибо", - отвечаю я. Через несколько дней тот же замминистра сообщает: "Простите, но вас не утверждают в ЦК. Говорят, что вы человек неуправляемый". Мне это очень понравилось - лучше комплимента и не придумать.

Пришлось узнать, что испытывает драматург, когда его пьесы запрещаются. Пьеса "Вечно живые" была запрещена 13 лет. Потом ей открылся театр "Современник".

Корр. А ведь это пьеса, по которой был снят фильм "Летят журавли", принесла вам не просто всесоюзную, а мировую славу.

В. Р. Да, как ни странно. Хотя ко всему этому я отношусь совершенно равнодушно. Я наслаждаюсь не удовлетворенным честолюбием, а хорошей работой. Я страдаю от того, что из-за старости не могу полноценно работать. Кроме того, сейчас такой раскардаш, что трудно писать пьесы. Я ведь очень люблю это дело, никогда не писал "на заданную тему", что влетит в голову - о том я и пишу…

Корр. Мне кажется, что вы пишете на вечные темы, они у вас "вечно живые" - долг, любовь, разлука, измена…

В. Р. Это и должно интересовать автора, а совсем не политика. Я никогда не лез ни в политику, ни в производство, ни в колхоз, ни в железную дорогу. Это не предмет для художественного произведения. Дело может происходить в колхозе, на железной дороге, хоть в аэроплане, но писать надо о Человеке.

Корр. Но, как мы видим, вам приходится в силу остроты ситуации говорить сейчас и о политике. И это слово особенно ценно, потому что оно не куплено ни одним политиком, ни одним лоббистом. Ваши слова не уловлены золотым крючком - только микрофоном. В начале нашей беседы я спросил: какой представляется вам жизнь с вершины гигантской горы прожитых лет. Вы многое сказали о прошлом и настоящем, спасибо за это. И все-таки, каким видится вам наше грядущее?

В. Р. Я за социалистический образ жизни. Я не хочу диктатуры ни личности, ни партии, я хочу жить в цивилизованном социалистическом государстве. Хочу, чтобы государством управляли люди, любящие свою страну и ее народ, делающие все для того, чтобы людям жилось хорошо - всем-всем-всем!

Корр. Для того, чтобы такое государство стало реальностью, мы должны избежать катастрофы…

В. Р. Я боюсь катастрофы двойной. С одной стороны, я боюсь бунта. Бунт - это непродуктивно. С другой стороны, я боюсь полного порабощения России Америкой. Я боюсь, что исчезнет русский дух.

Мы отступаем. Идет человеческая убыль. Мы потеряли самостоятельность. Мы потеряли огромную территорию. Как в Великую Отечественную войну, мы сдали Брест, Минск, Одессу, Киев, Харьков… Но на той войне наступил Сталинград. Верю: и сейчас Сталинград наступит.

Беседовал Иван СЕРГЕЕВ

Николай КУЗИН ПОЖИЗНЕННЫЙ НАСТАВНИК ( Слово о старшем друге )

Да, Я называю этого человека так, и прежде всего потому, что он был, есть и остается моим духовником, моим пастырем. И не только моим, я бы мог назвать еще некоторых, нравственное выпрямление которых произошло благодаря общению с этим человеком. А для меня он еще и литературный крестный, ибо, не случись той судьбоносной встречи более четверти века назад, еще неизвестно, как бы сложилась моя судьба и встал ли бы я на профессиональную литературную тропу.

Но пора уже, пожалуй, назвать и его имя: Михаил Петрович Лобанов, выдающийся литературный критик современности, страстный публицист, один из тех писателей, что олицетворяют совесть русской литературы…

Я встретился впервые с Михаилом Петровичем в заграничной ныне Риге, вернее, в Дубултах, в Доме творчества Союза писателей, на совещании-семинаре молодых критиков, куда я был вызван из своего тогдашнего Свердловска в качестве “семинариста”, а Михаил Петрович прибыл туда в качестве одного из руководителей. Произошло это, помнится, в апреле 1972 года.