Газета Завтра 25 (1177 2016)

…Сколько раз мне приходилось слышать и читать, что западный мир в едином порыве отвергает всё русское, считая нашу культуру подражательно-провинциальной (если речь идёт о "денди лондонских на брегах Невы") или же — дикарской (медведь-балалайка-частушки). Обидно, что подобным мнением грешат не только либералы, но и патриоты, кичащиеся своей псевдо-самобытностью и "анти-европейским" содержанием. На деле всё иначе — русское искусство там любят, уважают и цитируют. "Мы абсолютно уверены в том, что Запад русскую культуру не знает, не любит и не ценит, стремится любой ценой её принизить. А потом выясняется, что в код общеевропейской культуры вшиты на ведущих позициях десятки русских имён", — пишет общественный деятель и публицист Егор Холмогоров. Эти тезисы можно полноценно отнести к творчеству Льва Бакста. XX век стал в полной мере веком России — в социально-политическом, военном и художественном смысле. Позволю себе ещё раз процитировать Холмогорова: "В современном мире недостаточно обложиться ракетами, взлетать в космос, иметь много нефти и собирать кучу золотых медалей. Современный мир — это культурная гегемония. Кто не может доказать своего культурного превосходства, кто позволил себе провалиться в гуманитарное отставание — тот проиграл". Поэтому Лев Бакст, русский Модерн, новаторские балеты Фокина-Павловой-Нижинского — это не просто национальное достояние; это фактор цивилизационного приоритета России в эстетической сфере.

Выставка, представленная ГМИИ, — обширна и многопланова: эскизы костюмов, портреты, фотографии, сценические наряды и — модные изыски, вроде стильных платьев а-ля рюсс, созданных в парижских домах мод Poiret, Paquin, Callot Soeurs, Jenny из коллекции Александра Васильева. Эпоха синтеза искусств — художник расширял бытийные и творческие рамки, становясь декоратором, дамским портным, теоретиком цвета, ниспровергателем или — защитником классики, а заодно — автором текстильных орнаментов. Мастер становится чем-то вроде волшебника, моделирующего реальность. Недаром уайльдовский Бэзил пишет портрет-зеркало для Дориана Грея. Все вещи Серебряного века так или иначе восходят к сказочно-мифологической несбыточности. Основной мотив — печаль о выдуманном прошлом, притом что набор — стандартен: античность, восток, Людовики с XIV по XVI, а с учётом местной специфики — ещё и Древняя Русь. Всё — феерично, фантастично, франтовато. В гостях у сказки. В гостях у Бакста — где нам предлагается рахат-лукум, а следом — пирожное а-ля Антуанетта и ананасы в шампанском.

…Утверждать, что именно Лев Бакст ввёл в моду восточную тематику — ошибочно (хотя в ряде статей прослеживается этот восторженный рефрен). Ориентализм — любимая игрушка западной цивилизации, начиная с древности, и у каждого поколения — свой Восток. Заслугой Бакста является гениальное препарирование, чувствование, расцвечивание. Art Nouveau — эра изысканности. Экзальтированный жест столь же важен, как и словесная вязь. Арабески вплетаются в узоры книжных иллюстраций. Дамы носят яркие тюрбаны с эгретками. Учёные мужи изучают индийские и арабские трактаты. Мистики обращают взоры в сторону Тибета. "Парфюмерия… устремилась на Восток, создала свои тягучие напевы, нашла для себя неизведанные мелодии и неожиданные, доселе немыслимые контрасты и, произведя переоценку старого арсенала средств, утончила их, привела в согласие с новым общим смыслом", — писал Жорис Гюисманс в своём преизбыточном (sic!) романе "Наоборот". Сказанное о благовониях можно с лёгкостью распространить на остальные сферы бытия — от науки и музыки до стихов и ювелирного дела. "Эй, туман, расступись! Здесь Восток! Всё зажгись!" — восклицал Бальмонт. "И сказок камня о Востоке не понимают ястребá", — вздыхал Велимир Хлебников. "На белом пригорке, над полем чайным, у пагоды ветхой сидел Будда", — констатировал Гумилёв. "Шлют сватов с Востока, и нужен ответ… / А сердце далёко, а принца все нет!…" — печалилась эстетная Черубина.

Костюмы Бакста к "Шахерезаде", "Синему богу", "Саломее" не имеют никакой этнографической ценности — они созданы с одною целю: поразить. Восточный регион как сугубый факт здесь вторичен. Вернее — малоинтересен. Работает исключительно красивый штамп. Шальвары, смарагды, вуали, тюрбаны. Ароматы для султанской наложницы, сработанные в парфюмерных лавках Парижа и Москвы. Податливая одалиска в лионских шелках, написанных Леоном. Никого не волнует скучная достоверность. Нужен пир для глаз, ибо, по словам Оскара Уайльда: "Красота выше гения". Восток — это яркость, эротизм и непременная потусторонность. Поиски скрытого смысла, коего больше нет в железобетонной Европе. Рисунки Бакста — динамичны, в них напрочь отсутствует статика театрального эскиза, где — по идее — должно быть видно каждую деталь. Важна стремительность танцовщицы, её экстаз, оброненная туфелька, выражение лица. Его персонажи — врываются и срываются. Восток Бакста — солнечно-горячий, пропитанный жарой и светом. И — никогда не существовавший.