К сожалению, не оказался тут исключением и наш президент. В октябре прошлого года на встрече с учителями он сказал: «В Лермонтове все видят то, что хотят видеть, он же гениальный человек был, разносторонний». Заявление странное. Я думаю, что если известный потрошитель русской культуры Швыдкой считает, что «Пушкин устарел», то наверняка и в Лермонтове он хочет видеть трухлявую литературную корягу. Но это же вздор невежды. Если Познер заявил, что есть, мол, у русских хорошего всего-то один только Пушкин, но «он же не русский», то и Лермонтова хочет считать скучным шотландским сочинителем. Но это же чушь глухого русофоба. Если кто-то хочет видеть в Лермонтове мистика, то ведь это для него всего лишь следование пустой копеечной моде, забивающей вздором головы людям в пору, когда полным ходом идёт ничуть не мистическое, а вполне реалистическое истребление этих людей, народа. Но вся их мистика рассыпается в прах при дуновении всего нескольких строк Лермонтова.
Как юношеских:
Так и зрелых:
«Если современным сленгом изъясняться,- продолжал Путин просвещать учителей,- то Лермонтова можно назвать диссидентом. Правильно?» Народ безмолвствовал… Думаю, что никому не понравилась попытка поставить великого поэта в один ряд с Солженицыным, Ростроповичем или Аксёновым.
«Ведь он очень критично относился ко всему»,- сказал Путин. Ко всему? Вовсе нет. Да хотя бы к помянутым пьяным мужичкам и к чете белеющих берез поэт относился с большой симпатией. Но к тому, что этого заслуживало, - с презрением и ненавистью: например, к жадной толпе у трона, к ликующей орде паразитов страны и т.д. Он и сейчас проклял бы толпу у трона и бросил бы «железный стих» в лицо толпам, которые, словно нанюхавшись «веселящего газа», похабно ликовали на площадях и улицах Москвы 12 июня в синтетический праздник «День России».
«Прощай, немытая Россия, - услышали учителя. – Казалось бы, какая грубоватая по отношению к стране вещь». Да не грубоватая, а хамская, подлая. И дальше процитировал:«Страна рабов, страна господ, И вы, мундиры голубые, И ты, им преданный народ». Первые четыре слова тут, в отличие от всех остальных, совершенно справедливы. Действительно, миллионы русских людей были тогда рабами, как и сейчас. Над ними стояли господа, они распоряжались рабами как хотели: отдавали в солдаты, проигрывали в карты, меняли на собак, заставляли молодых крестьянок выкармливать грудью породистых щенков… Всё это описано в русской классической литературе и в живописи. Ныне до продажи рабов дело пока не дошло, но лишить образования непомерной ценой за учение господа могут запросто и лишают миллионы; упрятать в каземат на всю жизнь невиновного, как в Ленинграде – Ю.Шутова или в Москве – В.Квачкова,- пожалуйста; выбросить с детьми из дома по причине задолженности или просто нечем платить – ничего не стоит; лишить медицинской помощи посредством огромных очередей в больницах и поликлиниках – иэто господа умеют. И многое другое, необходимое для геноцида.
Но что такое «голубые мундиры»? Автор стишка имел в виду жандармов. Но те носили мундиры не голубые, а синие. Лев Толстой однажды записал в дневнике: «Я на примете у синих». И действительно, синие до того обнаглели, что как-то раз в отсутствие хозяина произвели в Ясной Поляне обыск. У графа!.. Толстой, безоблачной жизни которого – «Ясная Поляна была дискуссионным клубом!» - завидовал Солженицын, так возмутился, что едва не уехал за границу.
Так вот, не голубые, а синие. Лермонтов же, как известно, хорошо рисовал, знал и чувствовал цвет, был художником, и синее не мог принять за голубое. И этот факт множит сомнение: художник ли сочинил стишок, обозвав родину, к радости Порошенко, немытой? Ждите, скоро на Украине разыщут автограф стишка, до сих пор не обнаруженный в России.
Не мог Лермонтов и назвать русский народ покорным жандармам и вообще власти, ибо ему хорошо было известно о бесчисленных, как ни в одной стране, бунтах на Руси – стрелецких, хлебных, соляных, медных, холерных, даже картофельных… И о восстаниях, грозивших даже Москве, – Болотникова, Булавина, Разина, Пугачёва, наконец, декабристов. И это новая причина сомневаться в навязанном нам авторстве Лермонтова.