Газета Завтра 267 (2 1999)

— Пройдет неделя... Вторая... И вы уже не будете задавать этот вопрос.

— Я все забуду? — вяло усмехнулся Апыхтин.

— Нет, у вас появятся силы, чтобы помнить.

— Да? Так бывает?

— Только так и бывает.

— Мы на Кипр собирались, — медленно проговорил Апыхтин, глядя на сковородку с черными головешками. — Там есть гора Троодос. А на горе монастырь... Монахи самогонку гонят и угощают туристов... Говорят, совершенно потрясающая самогонка... И закусить дают, — Апыхтин бормотал все тише, тише и, наконец, совсем замолк. — Зачем они это сделали? — спросил он неожиданно четко и внятно.

— Первое объяснение, которое напрашивается само собой... Ограбление.

— А убивать зачем?

— Надежнее.

— Так всегда делается?

— Далеко не всегда... Но случается. Отморозки.

— Что? — Апыхтин поднял голову.

— Так их называют в уголовном мире. Отморозки. Люди с отмороженными мозгами. Внешне они не отличаются от нормальных людей, вроде, как все... И улыбаются, и женщин любят, у некоторых даже дети рождаются... Но мозги отморожены. И все остальное, что с этим связано, тоже отмерло — совесть, сочувствие, порядочность... Но яйца действуют.

— И это... Это было здесь?! — спросил Апыхтин почти с ужасом. — Это здесь тоже было?

— Нет, не было, — ответил Юферев тихо, но твердо.

— Точно не было? — настойчиво продолжал допытываться Апыхтин, словно это было самым главным в случившемся.

— Совершенно точно. Сами можете посмотреть... На ней трусики... В порядке. Я вот о чем хотел просить вас, Владимир Николаевич... Может быть, вы посмотрите внимательно, что именно у вас пропало и пропало ли что-либо вообще?

Апыхтин некоторое время моча смотрел на Юферева, осмысливая его вопрос и, наконец, кивнул, словно давая понять, что он понял сказанное.

— Вы хотите сказать, что могло и ничего не пропасть? — спросил он. — Вы хотите сказать, что убийство было единственной целью этих... Как вы говорите, отморозков?

— Будем думать, Владимир Николаевич, будем работать... Я вызвал машину, сейчас увезут... ваших близких, — на долю секунды запнулся капитан перед тем, как произнести “ваших близких”, но Апыхтин уточнил мгновенно.

— Трупы увезут. Близких у меня уже нет.

— Я понимаю, что поступаю безжалостно, пытаясь задавать вам сейчас вопросы...

— Задавайте.

— По линии банка... Были угрозы, предупреждения, требования? Вы понимаете, о чем я говорю. Может быть, шантаж...

— Не было. Ничего этого не было.

— Хорошо. У вас ведь есть крыша?

— Да.

— Кандауров?

— Он самый.

— С ним у вас все в порядке.?

— Да, капитан... С Кандауровым у меня все в порядке. Просто идеально. Лучше не бывает.

— Откуда вы знаете, как бывает, — без вопроса спросил Юферев, просто дал понять, что бывает по-разному, что вряд ли сейчас все это стоит уточнять. Он хотел было снова задать вопрос, но, взглянув на Апыхтина, остановился. Тот сидел на неустойчивой кухонной табуретке и, зажав ладонями колени, уставившись в какую-то точку на стене, ритмично раскачивался из стороны в сторону. Вряд ли он вполне осознавал сейчас все, что говорит ему Юферев. Он весь был там, в комнате, в нескольких метрах отсюда, где лежала Катя со вспоротым горлом, из которого вытекло так много крови, а дальше, в следующей комнате, лежал с продырявленной головой Вовка...

И ВО ВСЕМ ПРОИСШЕДШЕМ была такая бессмыслица, такая тупая необъяснимая жестокость, даже не жестокость, жестокость тоже имеет свой смысл, цель, свою причину... Здесь же ничего этого не было, тупая необъяснимость. Отомороженность, как говорит капитан Юферев.

— Не понимаю, — Апыхтин потряс большой лохматой головой, протер запотевшие очки, снова надел их, беспомощно посмотрел на капитана, словно ожидая, как тот может все объяснить, все расставить по своим местам, назвать своими именами. — Ничего не понимаю... А вы, капитан, вы что-нибудь понимаете?

— На данный момент я тоже ничего не понимаю. Но если хотите, могу назвать несколько версий, которые, — он помедлил, — которые возможны. Но сразу предупреждаю, что в действительности все может оказаться совсем не так, как я вам сейчас скажу...

— Говорите, — кивнул Апыхтин.

— Первая — грабеж. Потом мы с вами уточним, что именно пропало. Может быть, ничего не пропало, может быть, они искали какую-то вещь, какой-то документ, надеялись увидеть здесь толстую пачку долларов, не зная по своей тупости, что в домах банкиров долларов не бывает, доллары бывают только в домах пенсионеров, нищих...

— Но убивать?! Зачем убивать?!

— Этому тоже может быть несколько объяснений... Возможно, ваша жена или ваш сын узнали кого-либо из них...

— Вы хотите сказать, что это были мои знакомые, друзья, сослуживцы?

— Не знаю, сейчас об этом говорить рано. Но как бы там ни было, ваша жена открыла им дверь. Дверь у вас... своеобразная. Следов взлома нет, да ее и невозможно взломать. А если бы кто-то и решился на взлом, у нее было время позвонить и в милицию, и к вам на работу, и к соседям... Она открыла им дверь, — повторил Юферев. — Она открывает дверь незнакомым людям?

— Не знаю... Но я всегда предупреждал ее об этом, я всегда запрещал ей это делать.