Газета Завтра 282 (17 1999)

Но зависть, интриги, злоба всегда подстерегают гениев. Не миновали этого и Григорович, и Вирсаладзе с самого начала творческой работы. Однако в дни замыслов “Ромео” завистники всколыхнулись с особой силой. Люди, до того не очень-то дружественно друг к другу расположенные, тут составили единую группировку — Майя Плисецкая, Владимир Васильев, Марис Лиепа — и стали добиваться в высших инстанциях, чтобы Григоровичу не разрешили постановку “Ромео”. И, видимо, любезны они были сердцам власть предержащих, ибо цели своей достигли. А ведь аргументы были смехотворны: мол, есть постановка Леонида Лавровского (1940 года) и незачем делать другую. Между тем эта постановка, ставшая большим достижением для своего времени, эталоном на все времена отнюдь не стала. Есть свидетельства Прокофьева, что он далеко не всем в спектакле удовлетворен. К тому же давным-давно наступила эра иной балетной эстетики, первооткрывателем которой (не забудем!) был Григорович со своим “Каменным цветком”. К тому моменту, когда затеялась вся эта интрига (середина 70-х), постановка Лавровского ни в одном театре СССР уже не шла, а Большой оказался в затруднительном положении: от старого “Ромео” отказывались зарубежные импресарио, спектакль там не проходил. Большой же, в эпоху руководства Григоровича, приглашался на гастроли очень часто. И еще. “Ромео”, помимо Лавровского, и у нас в стране, и в мире ставили многие балетмейстеры, но почему-то только Григоровичу было в этом отказано.

Однако замысел свой он все же осуществил. В 1978 году Мастера пригласили в парижскую “Гранд Опера”, и там его постановка “Ромео” имела такой успех, что потом свои гастроли в Японии французы открывали именно этим балетом. Подобное крайне редко в гастрольной практике знаменитого театра, обычно право открытия предоставляется классическим спектаклям или работам балетмейстеров-соотечественников.

Тут и наши власти прозрели. В июне 1979 года “Ромео” Григоровича танцевали уже на сцене Большого театра. Но это была опять новая постановка, ведь творческой силы автору не занимать. В Париже был двухактный камерный балет, в Москве — трехактный, в романтическом ключе, с первоначальной авторской партитурой (как известно, в постановке 1940 года по просьбе балетмейстера партитура претерпела изменения).

А сегодня мы увидели уже третью редакцию Григоровича прокофьевского балета. Хореограф хотел показать парижский вариант, не известный московской публике, но его неиссякаемая творческая фантазия опять внесла хореографические и постановочные новшества. И вместе с ним опять незримо работал Симон Вирсаладзе. Его декорации, костюмы — надо отдать должное — предоставил Большой театр. Впрочем, и то правда, что эти ценности все равно пылились без пользы: ведь с уходом Юрия Николаевича из Большого нынешнее руководство поспешило снять его “Ромео” с репертуара. Восстановлением художественного оформления и новым добавлением по парижским эскизам вдохновенно занималась группа замечательных мастеров, некогда работавших с самим Вирсаладзе, во главе с его же соратниками, консультантами — Михаилом Курилко-Рюминым и Александром Пиотровским. И ожили изысканные декорации Вирсаладзе — мягкое сукно, обрамляющее сценическую площадку, оставляя ее свободной для танца, легкий тюль, сквозь который романтично просвечивают лаконичные детали, обозначая место действия; тюль дышит — ниспадает, драпируется, поднимается, меняет свет благодаря изящнейшей световой партитуре, всегда завораживающей у Вирсаладзе. Воздушное оформление, воздушные костюмы, которые сами танцуют... И летит, взмывает бессмертная музыка Прокофьева, гармонично сливаясь с танцем. Изумительно проникновенно, пластично и ярко звучит Государственный симфонический оркестр под управлением Владимира Понькина, специально приглашенного в “Кремлевский балет” для данного спектакля. Прокофьевская музыка вневременна, а может, точнее, надвременна, дело ведь тут не столько во вражде двух средневековых кланов, а в вечном противоборстве света и тьмы, любви и ненависти. Такой, полный философского содержания балет поставлен ныне Григоровичем. Невольно думаешь о сегодняшней Сербии. Природа зла, ненависти — безумие. И это очень по Шекспиру, недаром Тибальд первым (из именных персонажей) убивает Меркуцио, который ведь вовсе не Монтекки, то есть не клановый враг Капулетти... И это очень по Прокофьеву. В балете на итальянский сюжет композитор мало дает итальянских примет, в его музыке много лирики и мудрой созерцательности, в его изложении — это размышления о вечном. Григорович же заставил нас задуматься, а не только восхищаться динамичной, празднично стремительной хореографией, которую пронзают поэтичнейшие дуэты заглавных героев и взрывают ударные прыжки тибальдовой ватаги.