Один уважаемый мной литератор, которого я ознакомил с содержанием это статьи, сказал мне: «Ты слишком категоричен!». Он имел в виду не только эту статью. Я ответил, что да, и в своих давних работах о Горьком, Маяковском, Макаренко, о Светлове, Алексееве, Викулове, и в нынешних публикациях, например, о маршалах Жукове, Рокоссовском, о Константине Симонове, Татьяне Дорониной, Юрии Бондареве я действительно категорически утверждаю, что это талантливые писатели и достойные люди. И та же категоричность, но совсем иного рода, у меня в публикациях о Горбачеве, Ельцине, Яковлеве, о Жириновском, Павле Гусеве («МК»), Марке Солонине…Неужели я не имею права сказать Сванидзе, назвавшему «гитлерюгендом» комсомол, миллионы членов которого полегли в войне против гитлеровцев, что он лжец и клеветник? Или мало кому известному полковнику В.Ащину, который несколько лет упрямо твердит, что маршал Жуков не имел никакого отношения к Сталинградской битве, я должен сказать: «Милостивый государь, пардон, вы не совсем точны…». Или я не имею права справиться о содержимом черепной коробки другого автора, который пишет, что тот же маршал Жуков всю войну мечтал перебежать к немцам?
Нет, дорогой товарищ, я за категоричность! Там, разумеется, где она нужна и просто необходимо. Неужели кто-то еще не сыт по горло тем, что публично в многотиражных газетах дикую ложь называют почти ласковым словом «лукавство»; убийц именуют «стрелками»; а даже тех, кто застигнут на месте преступления и уже признал свою вину, величают «подозреваемыми».
Простое, как...
Простое, как...
Владимир Винников
поэзия девяностые Общество
памяти 90-х
Ноги…
Ноги взяли…
Отрезали…
Капитан, сука, продал.
Сказал — за чачей идти, адрес верный.
Нас трое: я, Сашка и Лёха, а их там!..
Повязали, в багажник засунули, повезли.
Дурью накачали — и под нож.
На камеру всё сняли.
Сказали потом — повезло мне.
Английский профессор был, учил их, как оперировать.
А так — могли просто зарезать или на органы пустить.
К маме приехали, пальцы привезли, кассету показали.
Сказали — квартиру отдавай, а то совсем меня убьют.
Теперь живут они там. Или продали.
А мама где — не знаю.
И Сашку с Лёхой не видел больше. И не слышал про них.
Били.
Поганили.
Язык тоже отрезали — чтоб не болтал.
Потом в Москву привезли.
Одели в камуфляж, тельняшку, берет голубой, коляску купили — и пустили по метро. В Москве хорошо подают…
За коляской сначала Мансур ходил. Лет ему тринадцать на вид так. Ну, четырнадцать…
Злой был.
Кормил плохо, дури не давал, водку редко.
Что не так — в спину шилом колол.
Мог легко ткнуть, а мог и на всю длину.
Смеялся: "Мы вас всех, неверных, перережем скоро, как баранов!"
Снимали они втроём квартиру. Я не в счёт.
Девок таскали пьяных, дурных, поганили у меня на глазах…
А я что: ног нет, пальцев нет, сказать ничего не могу, даже мычать боюсь — убьют ведь. Глаза закрою, уши заткну — вроде, и нет уже ничего. И не было…
Потом Ибрагиму меня отдали.
Почему — не знаю.
Вот Ибрагим не злой.
Дури не жалеет. Водки не жалеет. Кормит хорошо. Не бьёт.
Но, говорит, скоро учиться уедет — в Лондон, что ли?
А ты кому здесь нужен будешь, обрубок? — спрашивает.
ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!
"Не пой, пернатый!.."
"Не пой, пернатый!.."
Юлия Бутакова
литература Культура Общество
дизельное топливо в контексте литературы
Для начала приведу характерную аннотацию к роману Александра Иличевского "Соляра" от Галины Юзефович: "Даже с разгону ухаясь в глубины эзотеричного бреда или без малейшего предупреждения сбиваясь с бытовой прозы на высокую поэзию, Иличевский ухитряется сохранить ту магическую, камлающую интонацию, которая заставляет читателя покачиваться, грезить и бредить вместе с автором и его героями".